полипу, была создана постоянная многомиллионная армия с железной дисциплиной и гигантский полицейский аппарат «чрезвычайных комиссий», имевших право без долгих разговоров устранять с пути всех тех, которые казались диктаторам неудобными или хотя бы даже подозрительными.

Перенесши, таким образом, диктатуру Центрального Комитета из партии на все государство, большевики стараются еще и перенести эту систему за пределы данных границ России. Для этой цели производятся — без объявления войны — нападения на самостоятельные соседние государства (напр., кавказские государства), которые и подчиняются московской диктатуре.

В то же время делаются попытки установить эту диктатуру и в Интернационале, действуя теми же средствами, при помощи которых большевики до своего прихода к власти боролись против других социалистов в России. Разница была только та, что коррумпирование предрасположенных к тому элементов принимает гигантские размеры, в виду того, что большевики имеют теперь в своем распоряжении Российскую государственную казну. А для овладения массами в ход опять пускается метод заговора. Никому неизвестные, ни перед кем не ответственные посланцы Москвы начинают направлять и контролировать все коммунистические партии вне России. То, против чего Энгельс так боролся в 1870 г., стало реальностью в III Интернационале: он находится под русской командой и управляется диктаторами, которые ему самому неизвестны. Если в России большевизм является диктатурой над пролетариатом, то в Интернационале он представляет собою заговор против пролетариата. А вместе с методом заговорщичества возродилась и старая тактика восстаний, причем никогда еще массы так легкомысленно и необдуманно не превращались в пушечное мясо, как теперь под эгидой Москвы.

Пусть массы деморализуются, пусть они подводятся под удар, лишь бы только усиливалась власть Московского Центрального Комитета, ибо он Мессия, который один только может спасти мировой пролетариат. Девиз I и II Интернационалов: «освобождение рабочего класса может быть только делом рук самих рабочих», совершенно отрицается практикой III Интернационала, который весь построен на принципе, что освобождение рабочего класса всего мира может быть только достигнуто посредством диктатуры Центрального Комитета Коммунистической Партии России.

д) Результаты большевистской диктатуры

Отказ от демократии, разгон Учредительного Собрания, уничтожение всех партий, в том числе и пролетарских, за исключением господствующей коммунистической партии, введение кровавого полицейского режима, — и в заключение, — полная остановка всего процесса производства и обращения и повсеместные голод и нужда, — все эти результаты большевистского режима лишь мало-помалу стали известны в Европе. Социалисты, которые в большевизме видели лишь первое чисто-пролетарское правительство в великой стране и потому его восторженно приветствовали, в своем большинстве не хотели верить всем этим вестям и воспринимали все, что говорило не в пользу данного революционного режима, с недоверием, как буржуазную ложь, пытаясь истолковать это в более приятном для большевиков смысле. Правда — рассуждали они — «формальная демократия» уничтожена, формальное равноправие всех граждан отменено, зато там установлена демократия трудящихся, и политических прав лишены только паразитические классы. Что же касается Учредительного Собрания, то оно было неправомочно потому, что избирательные списки были составлены до раскола социалистов-революционеров и т. п.

И для того, чтобы спастись от буржуазной лжи, социалисты принимали на веру все большевистские россказни о предательстве меньшевиков и правых с.-р., о переходе их в лагерь белогвардейцев и контр-революционеров, словом, все то, что повторяет и Троцкий в своей книге. И принимали за чистую монету уверения, что Россия находится в цветущем состоянии, и что рабочие советы и их самодеятельность переживают эпоху мощного развития.

Когда же правду больше нельзя было скрывать, и когда сами большевики вынуждены были ее частично признать, то многие стали утешаться тем, что вся экономическая разруха является лишь последствием войны, гражданских войн и блокады, и что она исчезнет вместе с ними. Что же касается террора, то что же поделаешь: революции не делаются в белых перчатках. Пролетариату и раньше приходилось терпеть много горя и проливать не мало своей крови, но раньше он это обычно делал в интересах своих эксплуататоров и угнетателей, теперь же он страдает за себя самого. Он добровольно обрекает себя на голод, разрушает демократию и уничтожает при помощи террора и насилия своих противников и врагов, для того, чтобы создать впоследствии такие условия, при которых будет господствовать всеобщее благосостояние, царить всеобщая свобода, и всякое насилие будет устранено на вечные времена. Так говорили защитники большевиков.

На самом деле, если бы большевистский режим «крови и железа», голода и ужаса хоть на один шаг приблизил нас к подобного рода высшему социальному состоянию, то мы могли бы, — мало того, мы должны были бы, примириться с ним, как с операцией, которая, хотя и очень болезненна, но единственно только может принести выздоровление тяжело больному. Но, к сожалению, большевистская система принадлежит к тем методам лечения, после которых приходится констатировать: операция удалась блестяще, пациент умер.

Когда война и блокада закончились, нам заявили, что отныне начинается экономический подъем. Но этот подъем оказался такого рода, что большевизм после года мира оказался вынужденным капитулировать перед капитализмом. Само собой разумеется, что мы Ленина и его единомышленников упрекаем не за то, что они признали капитализм неизбежным на данной ступени развития России, а за то, что они дошли до этого сознания только теперь, после того, как целых 4 года с беспощадной энергией действовали в прямо противоположном направлении, объявляя предателем и ренегатом всякого, кто раньше их дошел до правильного понимания вещей. А ведь для социалиста, прошедшего марксистскую школу, и не особенно трудно было раскусить истинное положение вещей, ибо марксисты уже несколько десятилетий тому назад познали и определили грядущую русскую революцию, как буржуазную.

Четыре года крови, слез и разрухи большевики могли бы сэкономить России, если бы у них был тот дар самоограничения пределами достижимого, который был у меньшевиков и который является необходимым отличием действительно крупных политиков.

Но мне могут возразить, что если большевизм и вынужден был возвратиться к капитализму, то все же он не напрасно работал, ибо привел Россию на такую экономическую ступень, при которой стал возможен государственно-регулированный капитализм, так называемый «государственный капитализм», который-де является высшей формой современного способа производства, переходной ступенью к социализму.

Но мы не можем оставить большевизму и этого последнего утешения. Все его великие успехи состояли в том, что он разрушил даже те ничтожные начатки развития в сторону социализма, которые были уже в России до него.

Все марксисты сходятся между собою в том, что социалистическое строительство может совершаться тем скорее и решительнее, чем более развита крупная промышленность, чем более усовершенствованы пути сообщения, чем больше города преобладают над деревней.

А чего достигли большевики? Они организовали государство по