— А! Это там, где инструктор всем технику безопасности объяснял, а когда до нас очередь дошла, у тебя спросил: «Раша?» и на твой кивок, сказав: «Пиздуй», пнул тебя с этой горки без инструктажа?

— Ага. Вот даже тогда, когда слетал вниз по желобу под девяносто градусов, мне было лучше. Тогда я шлепнулся в теплую воду бассейна, а сейчас… даже не в кипящее масло и не бетонную стену. Просто в никуда.

— Тебя со вчерашнего так плющит или ты сегодня с утра пьёшь? — не оценил моих метафор друг.

— Она уехала. Я только понять не могу почему? На, читай, — кинул я ему записку Стефи и, откинувшись на спинку кресла, уставился в потолок.

— Ты вчера, похоже, из ее бокала пил, вас обоих вырубило на корабле. Мы вас оттащили и… спать уложили, — замялся Гришка, зачем-то спросив: — Ты же сам хотел ей отомстить и чтобы уехала, передумал, что ли?

— Передумал. Мне все равно, зачем она это сделала. Я вчера ловил себя на мысли, что многое потерял бы, выбери она другого человека в Вегасе. А теперь ловлю, что лучше бы и правда это был не я.

Гришка, кажется, окончательно перестал меня понимать и пробубнил, что я хреновый друг и он уезжает домой. Так и не заставив меня выслушать его провальную попытку затащить подругу Стефи в постель.

Возможно, я бы и отпустил ситуацию, забив на все это, в том числе и на ее аудит. Но мне не давали покоя слова: «Ненавижу тебя». С чего такая перемена? Все же было не просто хорошо, а идеально. Я даже задумался о том, что не так уж и плохи постоянные отношения, и свобода уже не кажется такой уж необходимой и привлекательной. А она уехала. Просто уехала, даже не попрощалась, не объяснила, что я сделал не так. И от этого трудно дышать. Все время мешает раздувающийся ком в горле.

Несколько дней назад, когда я приехал к Алексу, мы с ним вместе смеялись над планом, по сути, ребяческим: подложить в кровать Стефи ростовую куклу Шрека или пирата с кривыми желтыми зубами и нарисовать на ее щеках бананы для ее миньонов.

Алекс был уверен, что Стефи таким не зацепить, даже бровью не поведет. Рассказывал о ее проделках в детстве, убеждал меня, что она только в очередной раз посмеётся надо мной. Но я ведь даже этого не стал делать — не только потому, что все поменялось в наших с ней отношениях, но и, узнав ее лучше, был согласен с Алексом. Лучшая месть — это заставить ее узнать меня лучше, тогда ей самой будет неловко за эту выходку, потому что я перестану быть для нее незнакомым пьяным придурком из клуба в Вегасе.

Но вчера и это перестало быть актуальным. Вообще все перестало быть таким, как раньше. Все, до чего она дотронулась, изменилось. И в этом я только начал убеждаться, даже ещё не подозревая, как много она сделала за пару дней.

Куда бы я ни заходил, я либо видел ее доработки, либо слышал: «Стефания сказала делать так, потому что… бла, бла, бла».

Как и сказал Алекс, она недосягаема в своем профиле. Эта девочка научилась ходить и проводить инспекцию одновременно. Ездила вместе с дедом. И угнаться за ней могут только люди с большим опытом, если им посчастливилось поработать хотя бы в половине отелей таких разных, как у Браунов. С таким крутым наставником, и если они так же, как она, увлечены этим.

В квартиру к Ленточке я заходила молча, казалось, произнеси я хоть слово — обязательно разревусь. А это для меня состояние редкое и всех вокруг пугающее.

— Привет, — сонный котенок в лице моей мелкой подруги чмокнул меня, и тут же, поморщившись, она потыкала в мою щеку пальцем.

— Ты бриться начала? С чего такое раздражение?

Ленточку с детства папа баловал и добаловался. Все, к чему она прикасается, должно быть приятным на ощупь. А мои пупырышки на щеках, шершавая кожа на подбородке — явно не то, к чему она захочет прикоснуться ещё раз.

— Лен… я такая дура! — ну вот, так и знала. Стоит раскрыть опухший от его поцелуев рот, и это как будто срывает вентиль, запуская слезы из глаз приличным таким напором.

Чем могла мне помочь Лена, малявка на пять лет меня младше, которая из-за гиперопеки папы и брата в свои двадцать ещё ни разу даже на свидании с парнем не была, я не знаю. Но не Андрею же жаловаться? Маме я по дороге уже успела. Надеюсь, она уже все сделала.

— Фанька, ты меня пугаешь! Погоди, я умоюсь и завтрак нам сделаю… и Нике позвоню! Ой, а пойдем со мной умываться? Может, крем после бритья тебе найдем!

Лена намеренно меня называет «Фанькой», зная, что буду фыркать на такое издевательство над моим именем и перестану реветь, но в этот раз не работает, и я продолжаю плакать, ожидая подругу в гостиной.

— Стефи, не дрожи диван! Ты же лопнешь все пружины! — раздается звонкий голос Вики над моей головой.

— Викуся! — с предварительным писком стискиваю в объятьях еще одну малявку нашей большой компании. — Ты когда приехала?

— Утром. Так что есть вероятность, что Ленточка сейчас спит в ванной. Потому что она из клуба сразу меня встречать поехала. И я шо-то не поняла! Это кто ж тебе вместо меня испортил настроение?

— Аудит. Во владениях дьявола, — вздохнула я, прижимая к лицу притащенные Леной салфетки.

Пока я рассказывала девочкам, как меня угораздило вляпаться, приехала Ника, а за ней и Андрей притащился из квартиры на два этажа выше — с кремом от раздражения после бритья. Дурдом набирает обороты.

Пока девушки перевирали на свой лад мою историю Нике, мы с Андреем ушли в ванную, найти у Ленточки что-то для моей небритой кожи с раздражением.

— Братан, ты чего? — разглядывая мою физиономию в толстом слое крема, таращил глаза Андрей.

— Да так… помнишь, перед тем как мы уехали отель в Вегасе проверять, мы с тобой разговаривали?

— Стеф, ну… мы с тобой много разговаривали… ты про что?

— Про то, что ты сказал, что рано нам жениться.

— Ой, Стеф, только не начинай! Нам всего-то по двадцать пять! Ну я не готов ещё. Придется же завязать с прежними развлечениями! Иначе меня сначала мой отец грохнет, потом твой. Или наоборот… ну, неважно!

— Это тебе всего двадцать пять, Андрей! А мне уже без пяти тридцать! И вчера, если ты забыл, я тебе сказала, что больше не хочу с тобой быть! Братан!

Андрей, кажется, только сейчас меня услышал, топая за мной следом на кухню к девочкам, доставал меня разговором, который сейчас мне вообще не нужен, и без этого хреново.

— Что-то я не понял? Что значит — хочешь другой любви?

— То и значит. Не как к «братану», с которым можно весело время проводить, а как к женщине. Единственной! — добавляю я, сразу зная, что он сейчас будет говорить о том, что любит, но пока не готов к семье, потому что придется забыть о других женщинах, иначе его грохнет сначала его отец, а потом мой. Ну или наоборот.

— Я не могу сейчас… Стефи, что опять на тебя нашло? Не понимаю, о чем ты!