начинаю повторять жалобное: «ай, ай, ай»! И плевать, что больно, зато теперь рана обеззаражена, а мерзкий вкус крови исчез.

Со Джин в этот момент внезапно оказывается рядом, слишком близко. Прижимает салфетку к моему рту, проникновенно глядя в глаза. Замираю, пока не зная, как реагировать. Повторяю – слишком много тактильности! К счастью, Ли приходит в себя раньше, чем я успеваю что-либо спросить, и одергивает руку.

Перехватываю салфетку, произнося невнятное: «фпасибо», потому что язык истерично пытается отыскать на губе трещину и убрать оттуда остатки алкоголя. Господин робот сосредоточенно распаковывает палочки, на меня больше не смотрит. Поясняет, что сжалился и взял одноразовую вилку, так как блюдо (название которого я не смогу повторить даже под угрозой смерти) – скользкое.

– Хорошо, тогда с него и начну, – слишком резво и не аккуратно подхватываю контейнер.

Его край тотчас врезается в повреждённую на ладони плоть. Рефлекторно дергаюсь, звучно шипя. Да что я за несчастье такое?

Парень отставляет еду. Спокойно забирает из моих рук емкость. Понимаю, что происходит, лишь когда он начинает протирать антисептической салфеткой пострадавшую кожу.

Стискиваю зубы – щиплет. Это, блин, больно! Отворачиваюсь, не желая смотреть на истязания, но резко выравниваюсь, чувствуя легкий холодок на ране, отгоняющий не только болезненные ощущения, но и возможность трезво мыслить.

Он что, дует на руку?!

Не двигаюсь, почти не дышу: мне нужна минутка. Это так обезоруживающе мило, что у меня голова начинает кружиться. Глупые, глупые дофамины! Соберись, тряпка!

Пластырь бережно закрепляется поверх ссадины. Медленно поворачиваюсь, смотрю сперва на руку, а потом на Со Джина и, чёрт подери, улыбаюсь. Да, я часто так делаю, мимика у меня живая. Но сейчас это не просто улыбка, не стандартная и не веселая – идиотская. Проклятые гормоны!!! Как это выключить? Благо Со Джин не замечает, так как с жадностью прикладываться к горячительному напитку – ещё бы, столько возни со мной.

– Знаешь, я тут поняла, что если каждая наша встреча будет заканчиваться новой повязкой, то скоро у меня конечностей не останется, – говорю сквозь приглушенный смешок, попутно пробуя рисовые палочки.

Вкусно, напоминают клецки, и совсем не острые. Беру ещё одну и ещё, и вдруг чувствую, что с каждым вздохом губы, язык, гортань и практически весь пищевод начинают гореть.

– О боже, – принимаюсь махать возле рта ладонью, словно это поможет. – Говоря, что люблю острое, я видимо не понимала, что моё острое – это совсем не то же самое, что твое. Позволишь?

Указываю на стакан с алкоголем и, как только получаю желаемое, делаю глоток.

– Неа, – хриплю кашляя. – Лучше вообще не стало, – смеюсь, аккуратно вытираю рот салфеткой и отодвигаю контейнер. – Пожалуй, этой штуки с меня хватит.

Замолкаю, отвожу взгляд в сторону, провожая исчезающее за горой солнце, позволяя себе немного остыть. Некоторое время спустя возвращаю взгляд к Со Джину, смотрю пристально, внимательно, будто пытаюсь проникнуть в голову.

– Хочу спросить, и сделаю это прямо. Мягко сказать все равно не получится. Что за фигня была сегодня утром? Кто этот парень в кафе, что за придурок? Почему ты вёл себя так? Всё из-за работы? Разозлился, что должность отдали мне? И, знаю, ты хотел меня зацепить, когда говорил, будто я прошла только благодаря тебе. Кстати, задеть получилось. Но почему ты так сказал, что имел в виду? – В голосе проскальзывает толика обиды, правда, она скорее остаточная.

В ответ тишина. Затянутая, давящая, да что уж – раздражающая. Однако прерывается она столь же неожиданно, как и возникает, вопросом на тему: «нет ли у меня случайно блокнота». И это настолько выбивает из равновесия, что я машинально начинаю искать глазами сумку – маленький, но он всегда там есть.

Вереница движений, направленных на бессмысленный поиск, прекращается только после того, как мой крайне «остроумный» собеседник начинает смеяться. Да он издевается?! Открыто и совершенно бесцеремонно. Но, нет уж, дудки! От вопросов отвертеться не получится. Я задала их примерно сорок, так что хотя бы на один ответ да получу.

Сердито щурю глаза, стоически выдерживаю паузу, чтобы вновь не обрушиться водопадом слов. Жду, непоколебимо, почти спокойно.

– Просто хотел произвести впечатление. Ты же янки. Насколько я помню вы, американки, любите самоуверенных мудаков, вот и попробовал сыграть на вашем национальном достоянии.

Серьёзно? Он умудрился ответить на сто и один вопрос двумя фразами? ДВУМЯ! Потрясающе, блин. Хотя, такой ответ забавляет. Оказывается, в понимании Ли на девушку ТАК нужно производить впечатление. Опять же, не могу судить за всех, кому-то явно такое заходит, но лично мне Со Джин больше нравится, когда не пытается строить из себя мачо. Об этом я ему, конечно, не говорю. Будет странно, если вдруг начну едва знакомому парню рассказывать о том, чем он меня привлекает, состоя при этом в отношениях с другим.

– Так вот оно что? – решаюсь подытожить, говоря с легким налетом снисходительности. – Возможно, «янки» и понравился бы подобный подход, – очередное расистское высказывание произношу, показывая пальцами кавычки. – Но только я к ним не отношусь, поэтому твои расчеты оказались неверны в самом начале кода.

Сдавленно хмыкаю, важно изгибая левую бровь. Во взгляде напротив появляется тень удивления, может, любопытства и очевидного непонимания.

– Так-то я русская, – легонько пожимаю плечами, с интересом наблюдая, как осознание блекло отражается в шокированном взгляде.

На недоверчивый вопрос «ты русская?», отвечаю спокойное, произнесённое на родном языке: «Да».

Дальше всё происходит по стандартному сценарию. Я редко рассказываю людям о своём истинном происхождении, но в случае с Джимом реакция вполне похожа – замешательство, медленно перетекающее в шок. Сначала наступает стадия анализа, где взвешиваются все известные факты обо мне. Затем обрушивается лавина вопросов относительно имени, произношения, образования и бла-бла-бла. Правда, у Со Джина голос ниже, бархатнее, да и интонация интереснее… Вот только всё это к делу сейчас вообще не относится!

Чуть встряхиваю головой, пытаясь включиться в текущий момент беседы, а не бездумно позволять «бархату» пробираться под кожу.

– Да, понимаю, Мэри Хоук звучит сугубо по-американски. Мне было проще изменить имя, пока я училась в Америке, чем пытаться каждого встречного научить произносить Маша или Мария правильно. А фамилия моя Соколова. В переводе на английский и есть Хоук.

Затихаю. В груди появляется смешанное чувство, бесцеремонно пытающееся выйти на связь через туго сжимающееся сердце. Давно я не произносила настоящее имя, не думала, что это может вызвать цепную реакцию из тоски по родине, перемешанную с горьким привкусом яда матери.

В это время Ли не упускает возможности отпустить шутку, что моя тяга к соджу (думаю, имеется в