«Пойму ли я?»

Смотритель жестом пригласил их войти, прервав ее размышления. Симона похлопала ее по спине, когда они переходили порог.

Она хотела скорее прикоснуться к стеклу, но Симоне на осмотр трупов понадобилось больше времени, чем ожидалось. Натали пришлось напомнить себе: то, что для нее уже стало нормой, все еще было зрелищем для Симоны.

Пока зрелищем.

– Вот бедняжки. Каждая последующая страдает больше предыдущей, – Симона погладила стекло так нежно, будто это была щека Селесты.

На мгновение Натали позавидовала ей, оттого что она может вот так, просто, прикоснуться к стеклу. Никакого сложного выбора, никаких последствий. Просто потрогать стекло потому, что оно здесь, барьер между живыми и мертвыми.

Симона повернулась к ней лицом.

– Я готова, если ты готова.

Натали помедлила, теребя пояс брюк. Она помнила, как кто-то однажды сказал, что она как медиум в трансе с закатанными глазами. Сцены она видела в обратном порядке, так, может, и слова будет говорить задом наперед? Демоны говорят задом наперед. По крайней мере, она об этом где-то читала.

Луи предположил, что в этом могут быть замешаны дьяволопоклонники. Пока они не знают истинных мотивов Темного художника, ни одну версию исключать нельзя.

Затем ее как холодной водой окатило от мысли: «Это же что-то вроде одержимости?»

Она отбросила неприятные мысли и вытянула руку, глядя на то, как кончики пальцев прикасаются к стеклу. Вдох – и она уже в видении, смотрит сверху вниз на две забрызганные кровью руки в белых перчатках, явно не ее, судя по их размеру и очевидной силе. Но все же каким-то образом они были ее.

Обратным ходом сцена сменилась с кровавой на бескровную, пока убийца работал над лицом жертвы. Точные, энергичные движения. В этот раз Натали не просто наблюдала. Она чувствовала, как лезвие делает надрезы.

Все продолжало проматываться в обратную сторону. Исчез нож. Голова девушки, как мячик, прыгнула в руки убийцы, затем он наклонил ее вбок, чтобы осмотреть глубокую рану на ее виске. Толкнул ее к уголку резного деревянного столика и поднял ее голову быстрым, яростным движением. Глаза жертвы, наполненные слезами, поймали его взгляд за мгновение до ее смерти.

И Натали снова оказалась в демонстрационной комнате морга.

Симона взяла ее за руку.

– Что случилось?

– Я… Он толкнул ее на уголок стола, – сказала Натали хрипло. – Это ее убило, а порезы были нанесены уже после ее смерти. И он был в белых перчатках.

– После смерти, – сказала Симона, качая головой. – Какая дикость.

Натали высвободила руку из хватки Симоны.

– Поверить не могу, что я раньше этого не понимала. Я смотрю не просто как сторонний наблюдатель. Я не смотрю через плечо убийцы. Я смотрю его глазами. И… и я теперь чувствую тоже.

Натали вздрогнула. Она предпочла бы оказаться в яме с тысячей пауков, чем снова ощутить это.

Симона выдохнула так, как обычно делают люди, собираясь с силами рассказать плохие новости.

– Теперь понятно. То, как ты говорила, было будто ты была им. Внутри него практически.

Желудок Натали сжался. Каким-то образом она стала ближе к видению, сонастроилась с убийцей точнее, чем раньше.

– Ты говорила нечто, что могло исходить только от убийцы: «Моя прелестная, прелестная Мирабель».

Натали обхватила себя руками и перевела взгляд на тело на плите. «Мирабель». Сказать это имя вслух… Вот почему имя Одетт показалось ей знакомым, когда она его узнала. Оно и было знакомым.

Рядом с ними внезапно возник мужчина, будто соткался из воздуха, запах его пряного одеколона наполнил влажный воздух вокруг.

– Pardonnez-moi![8] Могу я поинтересоваться, что тут сейчас произошло? – его голос напоминал мед, капающий с ложки в горячий чай. Полноватый и элегантно одетый, он соединил кончики пальцев в белых перчатках, ухмыляясь.

Обернувшись на него, Натали едва подавила вскрик.

Белые перчатки.

Ее сердце превратилось в камень, неживой. Она хватала ртом воздух, и камень наконец превратился в сердце снова, забившись быстрее, чем когда-либо.

Она его видела раньше. В очереди в морг. Он был деталью, лицом из массовки. В день ее первого видения. В день, когда убийца был в той же комнате.

И теперь, без явной на то причины, ее видение было ярче всех предыдущих. Ближе всех к Темному художнику.

Дрожь пробежала вниз по позвоночнику.

«Нет».

Не может этого быть.

Натали выпрямилась.

– Кто… кто вы?

Мужчина, чьи усы были такими же белыми, как и его перчатки, склонил голову. Симона схватила ее за локоть и потянула к выходу.

– Вы – это он? – Натали было все равно, кто может это услышать. – Вы это сделали?

Смотритель встал между мужчиной в перчатках и девушками.

– Мадемуазель…

– Пойдем, – сказала Симона, продолжая тянуть ее. – Тебе нужно на свежий воздух.

– Нет, не нужно. Это он, Симона. Я это знаю.

– Может, и нет…

– Это не может быть совпадением, – прошипела Натали. Она глянула на мужчину, который теперь говорил со смотрителем. – Я его раньше видела здесь, и теперь у меня это видение, и потом он подошел к нам, и…

– Скорее всего, это и есть совпадение, Натали. – Симона вытянула ее на улицу. – Ты себя ведешь неразумно. Это просто мужчина в перчатках.

– Я помню его, – сказала Натали. Они шли к мосту, Симона все еще держала ее за руку. – Он был там в день моего первого видения как убийца. Я тебе покажу!

Они остановились у входа на мост. Натали достала свой дневник и стала листать, пока не нашла страницу с описанием первого видения.

– Смотри. Вот. Я описываю толпу, пока стою в очереди на вход. Потом у меня был провал в памяти.

Симона встала рядом с ней и прочитала:

– «Мужчина в белых перчатках»… Да, он был в комнате, все так, но…

– Ты же мне сама говорила доверять своим видениям. Сегодня я была ближе всего к убийце. И этот мужчина стоял прямо позади нас. Опять же, перчатки! В жаркий летний день? Мы должны рассказать Ганьону, – сказала Натали, указывая на морг.

Симона отступила на шаг.

– И что мы ему скажем: что мужчина с нами заговорил? Или ты расскажешь месье Ганьону о своих видениях?

– Нет, я скажу… – фраза Натали повисла в воздухе неоконченной. Симона была права. – Ну, мы же не можем просто уйти.