— Пойдем в дом, — вздохнул Неделин. — Нужно еще выпить. Может быть, тогда ты станешь смелее.

— Да, — согласилась Филимонова. — Обязательно.

Они одновременно шагнули в дверной проем. Ее грудь уперлась в его грудную клетку. От нее пахло спиртным, едой и горько-сладкими духами. Неделин обхватил ее за талию и начал целовать, запрокидывая Филимоновой голову и заставляя сгибаться в талии.

Так они стояли в сенях достаточно долго, пока оба не начали задыхаться. Когда их губы разъединились, грудные клетки обоих судорожно вздымались и опадали.

— Я давно ни с кем не целовалась, — призналась Филимонова, трогая распухшую губу языком.

— Я тоже, — сказал Неделин. — Как-то не доходило до поцелуев.

— Здорово. Почти как в первый раз.

Он посмотрел ей в глаза и увлек в комнату.

— Я бы сначала выпила, — сказала Филимонова, слегка упершись возле стола.

— Обязательно, — сказал Неделин. — Потом.

На этом ее пререкания закончились. Началось совсем другое.

Она дрожала под ним, постепенно приходя в себя. Он покровительственно чмокнул ее в лоб и перекатился на спину.

— Антон! — позвала она через некоторое время. — Тебе хорошо?

Это был самый глупый вопрос, который он когда-либо слышал от женщин, но они задавали его с завидным постоянством. Всем им, видите ли, важно, хорошо ли ему было. Как будто именно для этого они ложились с ним в постель. Чтобы сделать ему приятное. Не по какой-нибудь другой причине.

— Очень, — сказал он, уставясь в двухскатный потолок второго этажа.

Его когда-то обшили листами фанеры и заклеили обоями, но время и дожди сделали свое черное дело. Потолок бугрился, бумага покоробилась и отстала. Полное убожество. Краска на полу местами протерлась до дерева, оконные стекла потрескались, повсюду паутина и дохлые мухи.

— И мне было хорошо, — проговорила Мария, продолжая дышать так, словно только что вынырнула из воды на поверхность. — Я до сих пор на седьмом небе.

— А я на девятом, — сказал Антон. — Еще выше.

Он встал, захватил одежду и приготовился спуститься в ванную комнату, где стояло заранее подогретое ведро воды.

— Подожди, я с тобой, — заторопилась Мария, всовывая ноги в босоножки.

— Только я первый, — предупредил он, спускаясь босиком по узкой лестнице с хитрым коленцем у основания.

— Первый, первый. Я тебе солью.

Антон остановился и повернулся к Марии лицом. От неожиданности она налетела на него. Ее кожа была холодной и влажной от испарины.

— Спасибо тебе, — сказал он прочувственно. — Ты так для меня стараешься. Столько для меня делаешь…

— Это потому что ты мне небезразличен, — тихо произнесла Мария, наклонившись вперед так, что их лбы соприкоснулись. — Милый…

Она выговорила последнее слово с некоторым трудом, как иностранное. Антон поцеловал ее в висок и пошел дальше. Ее босоножки деловито защелкали за его спиной.

Ванная комната была построена с расчетом, что когда-нибудь сюда проведут воду, поэтому здесь имелся даже унитаз, великолепный в своей белоснежной бесполезности. Потемневшая, местами желтая ванна сильно отличалась от него, поскольку использовалась по назначению, а отдраить ее не доходили руки. Пластмассовая полка с пузырьками-тюбиками, круглое зеркало, похожее на иллюминатор, затасканный коврик на цементном полу. «Господи, скорей бы вырваться отсюда! — подумал Антон. — Сегодня же проберусь к отцу. Пора. Пусть какой-нибудь тарантас раздобудет. Скажу, не могу ходить».

— Давай снимем твою повязку, — предложила Мария. — Я смотрела сегодня, рана совсем зажила.

— Нет, рано, — сказал он. — Просто смени бинт и все.

«Надо будет испачкать повязку кровью, — прикинул он, забираясь в ванну с ногами. — Порежу палец или из раны сукровицы выдавлю. Я ранен и не могу идти пешком. Да, это на отца подействует. Он пригонит машину, и мы… и я уеду. Здесь не край света. Выберется как-нибудь без меня».

О том, что станет делать девушка, поливающая его из ковшика, Антон вообще не задумывался. Ее нагота приятно волновала, но не более того. Он не собирался брать Марию с собой. Делиться с ней планами — тоже.

— У меня к тебе просьба будет, — сказал он, поворачиваясь к ней.

— Какая? — Она зачерпнула ковшиком воды из ведра.

— Я хочу, чтобы ты понаблюдала за моим отцом.

— Я ведь уже два раза туда ходила, — напомнила Мария, помогая Антону смывать мыльную пену. — Там только эта женщина, незнакомая. Больше никого.

— Осторожность не помешает, — сказал он. — А вдруг за их домом слежка? И вокруг деревни обойти не мешает. — Антон принял протянутое полотенце и начал вытираться. — Посмотри, нет ли рядом машин или незнакомых людей.

— Хорошо, — согласилась Мария, меняясь с ним местами. — Помоюсь и пойду.

— Только без меня, ладно? Что-то мне нехорошо. Переусердствовал, наверное.

— Ой, прости. Это я виновата.

— Все в порядке. Я вздремну, а ты — на разведку.

— Антон… — позвала она негромко.

Он обернулся, но не раньше, чем натянул на себя трусы и спортивные штаны, выданные Марией.

— Маловаты, — посетовал он, оттянув тугую резинку.

Надежда на то, что она передумает заводить серьезный разговор, не оправдалась.

— Антон… — повторила она.

Печальный и серьезный тон делал ее наготу нелепой.

— Да? — произнес он, избегая смотреть на нее.

— Ты ведь теперь уедешь? — спросила Мария. — Совсем?

Детский вопрос. Глупый. Тебе было хорошо? Ты уедешь? И прочие романтические бредни.

«Конечно, уеду, — ответил Антон мысленно. — Не думаешь же ты, что я останусь здесь гусей пасти? Да и нет здесь никаких гусей. Проклятая дыра! Скорее бы очутиться подальше отсюда!»

— Мария, — произнес он и посмотрел ей в глаза, открыто и прямо. — Я не мастер говорить слова. Но скажу одно. Ты для меня очень много значишь, очень. Я тебя никогда не брошу, если ты сама меня об этом не попросишь. Но ты ведь не сделаешь этого, правда?

Отставив ковшик, она выбралась из ванны, села на бортик и стиснула коленями сложенные лодочкой ладони.

— Антон, — тихо сказала она, — тебе нельзя уезжать сейчас. Тебя наверняка ищут. Наркотики — это… — Она помотала спутанными волосами. — Они ведь сумасшедших денег стоят. За них убить — раз плюнуть.

Антон присел рядом, высвободил ее руки и обхватил их своими большими, горячими ладонями.

— Нет больше никаких наркотиков, — сказал он. — Сгорели синим пламенем. А те, кто меня искал, теперь червей кормят. Они же перестреляли друг дружку, ты сама видела.