litbaza книги онлайнИсторическая прозаАденауэр. Отец новой Германии - Чарлз Уильямс

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 161
Перейти на страницу:

Для Аденауэра, как и для его британских патронов, это было крайне неприятное известие. За несколько дней до этого акта Клайв специально предупредил своего коллегу, начальника штаба французского контингента, о желательности воздерживаться от каких-либо акций политического характера. «Мы находимся здесь с целью поддержания порядка, не более того», — говорилось в его послании. До этого он специально съездил в Париж, чтобы получить инструкции от находившегося там Ллойд-Джорджа. Реакция премьера была однозначной: Англия не будет поддерживать никаких шагов по созданию сепаратного Рейнского государства. Однако одновременно Клайв получил директиву не допускать осложнения отношений с французами. В этой обстановке он выбрал, как представляется, самый разумный путь: по его распоряжению кёльнские газеты информировали читателей о событиях в Майнце и Висбадене, воздержавшись, однако, от каких-либо комментариев по этому поводу; затем последовало официальное разъяснение, что без санкции британских оккупационных властей на территории, находящейся под их юрисдикцией, никакие изменения конституционного характера не будут иметь места. Все было поставлено на свои места: без Кёльна не могло быть и речи о существовании сепаратного Рейнского государства, а Кёльн не мог предпринять чего-либо сам без согласия англичан. Авантюра Дортена явно провалилась — во всяком случае, пока.

Клайв информировал Аденауэра о своих шагах, и, более того, сами эти шаги, вероятно, предпринимались не без влияния рекомендаций бургомистра. Во всяком случае, висбаденские сепаратисты думали именно так и отзывались о нем как о предателе дела независимости Рейнланда. «Революционный трибунал» в Кобленце обвинил Аденауэра в измене родине и приговорил его к смертной казни. «Этот приговор, — заявлял Аденауэр позднее, — был для меня ценнее любого ордена». Он был прав: инвективы со стороны сепаратистов в значительной степени нейтрализовали обвинения по поводу его прошлого участия в сепаратистских проектах. Впрочем, политические последствия тех или иных акций Аденауэра в те драматические дни сказались намного позднее. Трудно сказать даже, думал ли он тогда о них и думал ли он тогда вообще о политике в первую очередь. 1919-й стал годом крутого поворота в его личной жизни.

ГЛАВА 2. ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ
«Германия еще непременно поднимется…»[11]

На фотографиях того времени, где Аденауэр запечатлен во внеслужебной обстановке, выражение его лица выдает глубоко скрытую, но явную боль и какую-то меланхолическую грусть. Он постарел, волосы поредели, на висках появилась седина, под глазами мешки — отчасти следствие произведенных ранее пластических операций. На службе, впрочем, его лицо превращается в непроницаемую маску, за которой невозможно определить, какие эмоции испытывает этот человек и есть ли они у него вообще. Прямая фигура, строгий темный костюм, высокая шляпа — само воплощение достоинства и солидности, как это и пристало первому лицу в администрации. Но вечером, когда он возвращается в свою печальную обитель, маска спадает, и перед нами вновь черты лица человека, для которого душевный покой — это далекая и вряд ли достижимая цель.

Вообще говоря, веселье и в лучшие времена было редким гостем в доме Аденауэров. Эмма по характеру своему была не менее, чем ее супруг, склонна к известному аскетизму. В особняке, который они построили, было просторно; кабинет хозяина дома — во флигеле, остальную площадь занимали покои супругов и матери Конрада, детские комнаты, множество гостиных, обставленных даже с известной претензией на роскошь… За домом обширный участок земли — одновременно сад, огород и детская площадка. Словом, идеальный семейный очаг для семьи правоверных католиков, но не хватало какого-то внутреннего тепла.

После смерти Эммы ощущение внутренней пустоты только усилилось. Приходили и уходили гувернантки, сильно сдавшая Елена старалась внести свою лепту в воспитание подраставших внуков, но те явно чувствовали себя не слишком комфортно в доме, стремясь при каждом удобном случае вырваться из его, по правде сказать, мрачноватой атмосферы.

Отдушину они находили у соседей. Глава семьи — Фердинанд Цинссер был полной противоположностью нашему герою. По вероисповеданию он был лютеранин, по характеру — человек «веселый, открытый, душа нараспашку», как отзывался о нем позднее сам Аденауэр. Фердинанду нравилась музыка, он любил вечерком посидеть с друзьями, поболтать обо всем и ни о чем — нечто, совершенно немыслимое в доме Аденауэров. Семья приобрела участок примерно в то же время, что и Аденауэры, одновременно и по сходным проектам они строили и свои особняки. Однако в отличие от обстановки замкнутости и одиночества, царившей у соседа, дом Цинссеров всегда был полон гостей, шума, шуток и розыгрышей. Часто там появлялись заезжие артисты и художники. Цинссер любил детей, часто развлекал их сказками и фокусами.

У четы Цинссеров было трое детей, как и у Аденауэров, только в отличие от них — две дочери и один сын. Все трое — Августа (обычно ее звали просто Гусей), Лотта и Эрнст — учились музыке: Гусей играла на скрипке, Лотта — на фортепиано, а Эрнст — на виолончели. Соседи дружили, музыкальные вечера поочередно проходили то в одном, то в другом доме. Когда началась война и старший Цинссер был призван в армию, представления стали чаще устраиваться у Аденауэров, тем более что это было удобнее для Эммы, которая к тому времени уже почти не выходила из дома. Качество исполнения, которым трио услаждало слушателей, наверняка оставляло желать лучшего, но вечера теперь не казались такими мрачными и беспросветными. Иногда Аденауэр просил девушек спеть для него что-нибудь не очень сложное, типа народной песни, они охотно откликались на эти просьбы. Без всяких просьб с его стороны обе помогали в работе но дому, когда Эмме стало совсем плохо. В свою очередь, госпожа Цинссер не испытывала никаких сложностей в обеспечении своего хозяйства углем для отопления: Аденауэр не то чтобы злоупотреблял своим служебным положением, но, во всяком случае, все-таки использовал его, чтобы помочь семье соседа.

После смерти Эммы все контакты с соседями на время прекратились. Аденауэр замкнулся в траурном одиночестве. Дети, однако, быстро возобновили живое общение, а после мартовской аварии 1917 года, когда Коко, Макс и Рия уже почти подготовили себя к участи сирот, они стали вообще дневать и ночевать в доме Цинссеров. Была, конечно, проблема разницы в возрасте: Гусей, старшая из молодого поколения Цинссеров, была 1895 года рождения, а первенец четы Аденауэров, Коко, как мы помним, родился в 1907 году, двенадцатью годами позже. Но это не мешало юным отпрыскам обеих семей находить общий язык и даже иметь свои маленькие тайны.

Отношения соседей приняли новый оборот в ситуации, когда кёльнский бургомистр принял тайное, но твердое решение заняться устройством своей личной жизни. Оставаться неженатым при его должности значило бы давать повод для всякого рода сплетен и пересудов — это Аденауэр хорошо понимал и не мог допустить. Дело было за малым — найти невесту. Это было не так легко. Теннисный клуб, который помог ему пятнадцатью годами ранее, естественно, отпадал: вдовцу, да еще высокопоставленному чиновнику, искать свое счастье на корте среди юных созданий — это не шло ни в какие ворота. Сад и огород — другое дело. Дитя урбанизации, он всегда инстинктивно тянулся к земле (хотя официальные биографы, вероятно, преувеличивают силу этой тяги). Со временем он особенно заинтересовался разведением роз. После смерти Эммы к этому интересу добавилось еще и желание отвлечься от жизненной суеты, найти некое отдохновение от тяжелых мыслей, поразмышлять о круговороте природных сил. Расцвет, увядание, новый расцвет и опять увядание — наблюдения над естественным циклом растительного мира как нельзя лучше иллюстрировали заповедь «И это пройдет…».

1 ... 22 23 24 25 26 27 28 29 30 ... 161
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?