Кёльнский бургомистр, как обычно, жаловался на французов, но это уже было не ново, как и его попытки посеять рознь между победителями. «Самым интересным моментом в беседе, — отмечает Пиггот, — было откровенное признание со стороны д-ра Аденауэра того факта, что Германия за последние два года не приложила достаточно усилий, чтобы выполнить обязательства, наложенные на нее мирным договором». Причина этого — крайняя слабость сменявших друг друга кабинетов центрального правительства. «Единственное спасение для Германии состоит в создании правительства, которое располагало бы почти диктаторскими полномочиями» — так передает британский дипломат мысли своего немецкого собеседника. Хорош патриот, который играет роль доносчика на собственное правительство! Хорош демократ, который взывает к диктатуре!

Впрочем, чтобы получше понять контекст, на фоне которого происходила эта поистине «примечательная» беседа, нам придется поподробнее рассмотреть сложившуюся тогда в германском вопросе ситуацию. Обязательства, которые имел в виду Аденауэр, — это были, но сути, обязательства Германии платить союзникам репарации за ущерб, понесенный ими от развязанной немцами войны. Проблема размеров и методов платежей была предметом острых дискуссий между победителями и побежденными. Более того, единства по этому вопросу не было и между союзниками, что выявилось еще во время работы Парижской мирной конференции. По словам одного американского наблюдателя, «некоторые делегаты хотели вообще уничтожить Германию, некоторые — добиться от нее репараций, а некоторые — и того, и другого сразу. Некоторые хотели взять с Германии больше, чем она физически могла дать, некоторые вообще предлагали оригинальную схему, по которой вначале Германия должна была отдать весь свой капитал, все активы, а лишь потом следовало начать обсуждать размер репараций, хотя какие выплаты можно было бы ожидать от нищей страны?»

В конечном счете комиссия по репарациям, образованная в августе 1919 года, к маю 1920 года представила доклад с рекомендациями относительно порядка и метода платежей репараций. Впредь до установления окончательной суммы Германия должна была выплатить 20 миллиардов золотых марок (привязанных к доллару в соотношении 4,1 марки за доллар) в виде первого взноса. Часть платежа союзники изъявляли готовность получить в виде товарных поставок — угля, химикатов, строевого леса. В принципе это было приемлемое решение, однако капповский путч и последовавшая забастовка вызвали перерыв в поставках. К середине 1920 года Германия находилась в состоянии фактического дефолта. Для поисков выхода из положения была созвана международная конференция. Она проходила в июле 1920 года в бельгийском городе Спа и закончилась полным фиаско.

Порой такой исход объясняют плохой подготовкой конференции и отсутствием единства не только между союзниками, но и внутри каждой делегации. Действительно, если говорить о британской, то ее руководители, премьер Ллойд-Джордж и министр иностранных дел Керзон, были полной противоположностью друг другу; первый был олицетворением «торгашеской бесцеремонности», второй — «аристократического достоинства» (впрочем, эта характеристика, принадлежащая биографу Керзона, несколько пристрастна). При всем при том оба все же сумели выработать что-то вроде общей позиции, которая сводилась к тому, что с немцами надо найти какой-то компромисс. Французская позиция тоже была не столь железобетонной, как ранее: у руля руководства тогда был Александр Мильеран, который считался приверженцем мягкого курса: он сам подчеркивал отличие своих взглядов от тех, которые были характерны для Клемансо или Пуанкаре. Правда, не ясно было, сможет ли Мильеран достаточно твердо провести этот свой курс. Тем не менее перспективы на взаимоприемлемое решение имелись.

Все испортила германская делегация. Один вид ее чего стоил: к канцлеру Ференбаху и министру иностранных дел Вальтеру Симмонсу особых претензий не было, но зачем-то включенный в делегацию генерал Сект и сопровождавшая его группа военных демонстративно явились в полной парадной форме с орденами, полученными за свои «подвиги» в последней войне. Для союзников это было как красная тряпка для быка. Мало того, прибывший в Спа в качестве эксперта известный рурский магнат Гуго Стиннес не нашел ничего лучшего, как выступить с длинной речью по поводу того, что победители, мол, совсем обнаглели и т.п. Если учесть еще манеру, в которой Стиннес изложил эти свои, мягко говоря, упреки — он скорее не говорил, а рявкал, как строгий учитель на провинившихся школьников, — то можно понять реакцию англичан и французов. С их стороны последовало заявление, что, если дефицит в поставках угля не будет погашен в течение семидесяти двух часов, они попросту оккупируют Рур. Последовал шумный обмен взаимными обвинениями и угрозами; в конечном счете ультиматум был отозван, однако климат на конференции был безнадежно испорчен, почвы для компромисса уже не было.

Последовал еще ряд бесплодных конференций, на которых не удалось добиться какого-либо сближения взглядов.

В конце апреля 1921 года комиссия по репарациям представила новый доклад. Содержавшиеся в нем рекомендации предусматривали удовлетворение репарационных претензий победителей путем выпуска трех видов облигаций с разными сроками погашения и на разные — но равным образом чудовищно огромные — суммы. Схема была исключительно сложна, и в ней было нелегко разобраться даже эксперту. Смысл ее заключался, в общем, в том, что Германия должна была выплатить в общей сложности 12,5 миллиарда долларов, что по тогдашнему курсу составляло 750 миллиардов марок. Представляя этот счет германскому правительству 5 мая 1921 года, союзники потребовали не только его безоговорочного принятия, но и немедленного (в течение 25 дней) перевода на их счета 250 миллионов долларов. Правительство Ференбаха обратилось к США с просьбой о посредничестве, но Вашингтон ответил отказом. Немцам пришлось срочно покупать доллары на свободном рынке и занимать их у собственных банков; ослабленная марка не могла выдержать такого давления, инфляция приняла катастрофические масштабы. Правительство, не желая брать ответственность за последствия своего решения принять требования союзников, подало в отставку.

Для Аденауэра эта ситуация обернулась таким образом, что он чуть-чуть не стал канцлером — за двадцать восемь лет до того, как это действительно случилось. События развертывались следующим образом: 9 мая фракция Центра в рейхстаге собралась для обсуждения кандидатуры преемника Ференбаха. Это было логично: ушедший канцлер был членом их партии, и они имели право первыми высказать свое мнение о том, кто должен стать следующим. Правда, Центр вместе с Баварской народной партией имел всего 85 мандатов из 452, так что речь могла идти только о коалиционном правительстве. Вопрос был, с кем идти на коалицию. С социал-демократами? Но их фракция была больше — 102 мандата. Пойдут ли левые на то, чтобы поддержать католиков, не подомнут ли их под себя, воспользовавшись тем, что их больше? С правыми? Их партии — Национально-народная и просто Народная (наследница старой Национал-либеральной) — имели каждая в отдельности менее сильные фракции (соответственно 71 и 65 мандатов), но, взятые вместе, они опять-таки оставили бы Центр в меньшинстве. Выбор был нелегким.

С идеологической точки зрения Центр тоже был как бы на распутье. Официальная его доктрина объединяла приверженность порядку с принципом социальной ответственности; первое роднило их с правыми, второе — с левыми. Партия Центра стала как бы осью, вокруг которой шло коловращение политической сцены Веймарской республики. Первый такой поворот как раз и пришелся на май 1921 года.