А дальше он положил ладонь на ее руку и сказал:

– Пойдем. Я здесь снял номер.

Она залилась краской и прошептала самое глупое:

– Зачем?

– Затем, что мы с тобой уже два года муж и жена… по переписке. Всё. Хватит переписки.

Он поднялся из-за стола.

У нее ноги стали ватные, но она тоже встала и пошла за ним к лифту.

* * *

Она со страхом, но и с предвкушением чего-то невероятного ждала, что он сейчас набросится на нее с безумием и алчностью, как волк на овцу, ведь за эти годы он, наверное, страшно истосковался по женщине. Но нет. То есть, конечно, да, да, да. Все было нормально и даже хорошо, гораздо лучше, чем ее прежние случаи – которые тоже последний раз случались почти три года тому назад, – но никакого бешенства страсти. Хотя два раза с не очень длинным перерывом.

Как странно! Она даже заулыбалась, глядя в потолок и поглаживая его рукой по груди.

– Я знаю, отчего ты смеешься, – сказал он.

– Я не смеюсь, Коля, ты что! – сказала она.

– Знаю, знаю… – вздохнул он и чуть ли не дословно повторил ее мысли. – Дело в том, Наташа, что годы без женщины приучают к умеренности. Именно годы! Плюс мой возраст. Вот если бы мне было двадцать пять, а просидел бы я не шесть лет, а шесть месяцев, вот тогда бы – у-ух! Давай потихонечку собираться. Здесь чек-аут в двенадцать, сейчас уже около одиннадцати. Давай сполоснемся, и пошли.

– Куда? – спросила она.

– В загс, – сказал он. – Подавать заявление. Ты ведь написала, что согласна. Ты согласна?

– Да, – сказала она. – Прости, я эсэмэс маме отправлю, а то она волнуется.

– Еще бы! – засмеялся он. – Дочку в лапы откинувшемуся зэку! Маме привет.

– Николай Петрович! – засмеялась она в ответ. – Зачем этот ужасный тюремный жаргон?

Написала: «Мама, все хорошо, я в порядке, тебе привет от Николая».

* * *

– А куда мы едем? – спросила она в метро. – Прямо в загс? И еще, Коля. Давай сразу подумаем, где мы будем жить. У нас с мамой однокомнатная…

– Подумаем, подумаем, – сказал он. – Да, едем мы в загс, конечно. Но сначала на минутку заскочим ко мне.

– К тебе – в каком смысле? Ты что, квартиру снял? Или у тебя под бронью?

* * *

Он отпер дверь, кинул пальто на вешалку, помог ей снять плащ. Сбросил туфли, ногами нашарил домашние тапочки.

– Сапоги снимать? – спросила она.

– Не обязательно. Проходи, осматривайся. Жить будем здесь.

Это была хорошо обставленная двухкомнатная квартира. Небольшая спальня, гостиная с целой стенкой книжных полок и просторная кухня.

– Смотри, как чисто, – сказала Наташа. – Если ты только вчера освободился, а квартира под бронью была, кто ж тут пыль вытирал шесть лет?

Он подошел к ней, крепко обнял, подвел к зеркальной дверце большого шкафа в спальне.

– Мы с тобой неплохо смотримся, а? – Он засмеялся. – Любимка и ждуля! Наташа! Ждулечка моя бесценная! Ну неужели ты в самом деле поверила, что я зэк и сижу за тяжкие телесные? Я просто никому в жизни не верил. У меня были два развода, один гаже другого. Потом долго, как бы тебе сказать, зализывал раны. И приучил себя не верить никому! Особенно женщинам. Одна забрала у меня квартиру моего отца. Этак сразу, очень простым юридическим маневром. Рассказать как?

– Не надо.

– Ну ладно. Потом. В общем, я дурак был и поддался. А другая родила мне сына от моего же приятеля, а уходя, отсудила дачу, машину и еще одну квартиру. Сын уже вырос, я уже ничего не должен, не бойся.

– Я не боюсь, – сказала она. – А ты меня этими письмами, значит, испытывал?

– Почему испытывал? – воскликнул он. – Я искал! Искал добрую, честную, открытую душу! Я боялся женщин своего круга. Хотел познакомиться на стороне, вот так, в маленьком городе, учительница, со старенькой мамой… Бескорыстная! У меня друг работает в УФСИН, он конверты организовал и штемпеля. Я боялся, понимаешь? Я боялся: если скажу любой женщине, кем я работаю и сколько получаю, все сразу пойдет кувырком. В меня любая тут же без ума влюбится! Ты знаешь, кем я работаю?

– Нет, – сказала она и вдруг добавила: – И знать не хочу.

Он отошел на полшага.

– Почему?

– Так, – сказала она. – Я пойду, пожалуй.

Он стоял перед ней, меняясь в лице. Ему вдруг показалось, что он сейчас ее ударит. Изобьет до полусмерти. И сядет уже по-настоящему.

Но он сладил с собой и сказал ледяным голосом:

– Всего вам наилучшего, Наталья Сергеевна.

– И вам, Николай Петрович.

* * *

Выйдя из подъезда, она вытащила мобильник и написала маме эсэмэску:

«Я вечером буду. Он обманщик. Ну его. Целую, Н.».

Кое-что о счастье

этнография и антропология

Вот две истории, свидетелем которых я был.

Лично! Клянусь.

Первая.

1969 год. Вечер. Зима. Едем на такси с ребятами ко мне домой выпивать и веселиться. Машина едет от Манежной к Маяковке, чтобы повернуть на Садовую-Триумфальную. На самом углу я прошу таксиста остановиться, подождать. Говорю ребятам:

– Вон там, напротив, магазин «Грузия», сейчас я сбегаю и куплю еще вина, давайте деньги (мне дают деньги). Я быстренько, через подземный переход. Минут десять подождите, ладно? – говорю шоферу. – Приплатим, не заржавеет!

– Ты чего? – говорит один друг. – Через метро побежишь? Ты что, мудак? Давай капусту!

Забирает у меня деньги и бежит прямо через улицу Горького к магазину. Вечер, машин мало. 1969 год на дворе, не забывайте. Однако какой-то скрип тормозов и матерок из окон мы слышим.

Через пять минут он возвращается тем же манером, неся в охапке четыре бутылки «Цинандали».

И вот тут, когда он уже почти залез обратно в такси, – вдруг милиционер.

– Да вы что! – кричит он. – Вы что, совсем уже?!

– А что? – спокойно отвечает мой друг.

– Как что? – немного оторопевает милиционер. – Нарушаете!

– Что нарушаю?

– Закон! – говорит тот.

– Послушайте, – громко отвечает мой дружок. – Я гражданин США. Я не обязан подчиняться вашим законам.

Ну, думаю, хана. Плакала наша веселая вечеринка. Сейчас его схватят под белы руки, вытащат паспорт, увидят, что он никакой не гражданин США, а глупый понтярщик. Да и какая разница, кто чей гражданин? На территории любой страны человек обязан подчиняться местным законам. Даже я это знаю! А мент уж точно знает! Уведут его в ментовку, и надо будет его выручать как-то. Даже не знаю как…