у них достигло невероятных масштабов. Распространяясь во все стороны, они превращают любой подходящий уголок территории одновременно и в часть гнезда, и в место для поиска корма. Простота суперколонии напоминает нам о том, что, хотя мы точно не увидим Эмпайр-стейт-билдинг в племенной деревне – уровень сложности может быть только таким, который могут создать и поддерживать несколько человек, – не в каждом крупном городе будут небоскребы или хорошая водопроводная система.

Несмотря на простоту социальной организации аргентинских муравьев, представление о той эффективности, с которой каждая суперколония остается идентифицируемой как единое целое, может помочь нам ответить на вопрос, каким образом люди формируют действительно огромные общества. Об этом мы поговорим далее.

6

«Крайние националисты»

Хотя вопрос о том, когда насекомые создали первое сообщество, все еще обсуждается, современные общественные насекомые, бесспорно, являются мастерами построения общества. Насекомые достигли в этом успеха, несмотря на то что они обладают крошечной нервной системой. Как бы то ни было, многие аспекты познания не требуют наличия большого мозга. Вполне вероятно, что насекомые могут переживать субъективный опыт, то есть способны к целостному восприятию мира, которое рождает чувство собственного «я», даже если это «я», с нашей точки зрения, является простым. Поскольку у нас нет возможности прочитать их мысли, мы не можем знать этого наверняка[143]. Частично триумф насекомых можно отнести на счет непосредственно наблюдаемой особенности: эффективного подхода к различению сообществ. Ни один вид не может служить более наглядным примером, чем аргентинский муравей[144].

Орнитологи-любители называют любую невзрачную птицу «маленькой коричневой птичкой». Если бы среди муравьев существовал такой «маленький коричневый муравей», то им был бы этот вид, родом из Аргентины, но в результате случайного завоза агрессивно распространившийся по всему миру. Когда я жил недалеко от Сан-Франциско, аргентинские муравьи цвета слабого чая постоянно совершали набеги на мою кладовую, как они делают это в миллионах домов в районе Залива. Эти надоедливые существа, не обладающие мощными челюстями, лишенные даже жала, не казались какими-то выдающимися. И тем не менее этот вид представляет собой вершину социальной эволюции. Я мог бы поймать аргентинского муравья в моем доме в Беркли, отвезти его за 800 км к мексиканской границе, выпустить его там, и он бы прекрасно себя чувствовал. Этот муравей по-прежнему находился бы дома в прямом смысле слова. Каким бы это ни казалось невероятным, муравьи, кишащие вокруг подошв ботинок таможенников, проверявших мой паспорт, были бы жителями того же муравьиного государства, что и муравьи, заполонившие мою кухню к северу от этого места.

С другой стороны, если бы я отвез того же муравья примерно на 60 км к северу от мексиканской границы, к пригородам Сан-Диего, и поместил его на 1–2 см за черту, которая ничего не значит для нас, но которая отделяет жизни муравьев, для этого муравья все обернулось бы иначе. Там он, слишком маленький и скрытый травой, чтобы быть замеченным жителями пригорода, встретился бы с муравьиным пограничным патрулем. В результате мой муравей, скорее всего, пополнил бы груду из крошечных трупиков, накапливающихся вдоль узкой границы, которая проходит квартал за кварталом ниже уровня травы на подстриженных газонах и где каждый месяц погибают свыше миллиона муравьев, вероятно, на самом крупном поле сражения всех времен.

К западу от этой границы находятся земли колонии озера Ходжес, царство муравьев того же вида (аргентинский муравей), которое занимает площадь свыше 50 км2. На владения к востоку от этой границы заявляет права Большая колония, как прозвали ее специалисты, единое социальное образование, чья территория простирается от мексиканской границы до Калифорнийской долины, мимо Сан-Франциско. Учитывая, что на любом заднем дворе в Южной Калифорнии может находиться миллион аргентинских муравьев – один шаг даже на самый крошечный газон расшевелит целые толпы муравьев, – Большая колония, очевидно, состоит из миллиардов рабочих. Неудивительно, что энтомологи называют эти муравьиные республики суперколониями.

В Калифорнии известны четыре суперколонии: две упомянутые выше и две другие. При должном уровне влажности ничто, как кажется, не способно остановить их продолжающийся рост, кроме сражения, которое ведется вдоль оспариваемых зон контакта, простирающихся на километры и напоминающих о траншеях на Западном фронте во время Первой мировой войны. Как оказалось, Homo sapiens – не единственный империалист. Ошеломляет период времени, в течение которого колонии находятся в состоянии войны. Вид, о котором сразу же сообщили в газетах, появился в Калифорнии в 1907 г. Каждая суперколония началась с нескольких муравьев, вероятно попавших в почву горшечных культур в отдельных поставках комнатных растений. В последующие десятилетия аргентинские муравьи расширяли свои владения, вытесняя другие виды муравьев, до тех пор, пока эти колонии не оказались граничащими друг с другом. Тогда началось сражение. Линии фронта смещаются, скользя, месяц за месяцем, сначала на несколько метров в одну сторону, затем в другую.

Тем не менее внутри суперколоний все работает бесперебойно и в таком огромном масштабе, что по сравнению с ними кажется, будто люди – с их привычкой вмешиваться не в свое дело, резкими расхождениями во мнениях, мошенничеством, эгоизмом, откровенной агрессией и убийствами – совершенно не способны функционировать нормально в рамках государств[145].

До того как ученые случайно наткнулись на зону военных действий рядом с Сан-Диего, куда бы специалисты ни отправились, они везде обнаруживали, что аргентинские муравьи благоденствуют, и в результате таких наблюдений ученые пришли к выводу, что все эти муравьи принадлежат к одной счастливой семье. Так было до 2004 г., когда исследователи отобрали образцы, взяв муравьев из разных районов, которые по чистой случайности находились в границах территорий двух разных суперколоний. Ученые были потрясены, когда сразу же после объединения собранных муравьев началось ожесточенное сражение, в результате которого многие муравьи погибли. Настоящий переворот в представлениях ученых об аргентинских муравьях, к которому привело это наблюдение, свидетельствует о том, насколько может быть трудно судить о сообществах в дикой природе.

Несведущий муравей

Если обладающие крупным мозгом позвоночные, как правило, способны сохранять и поддерживать сообщества, состоящие только из нескольких десятков особей, то что дает возможность муравьям с минимальным количеством нервной ткани в крошечной голове справляться несравненно лучше? Трудно разобраться с гнездом муравьев-листорезов, вмещающим миллион жителей, но империи аргентинских муравьев сводят с ума своей невероятностью.

Совершенно ясно, что каждый муравей не может быть знаком с каждым членом своего сообщества так, как знакомы волки и шимпанзе с представителями своих сообществ. Дело не в том, что насекомые не способны распознавать друг друга как индивидуумов. Например, североамериканская бумажная оса Polistes fuscatus отличается тем, что может превосходно распознавать лица, подобно тому как это