когда другие особи могут ошибочно принять его за возможную угрозу со стороны. В группе карликовых мангустов все взрослые особи сообща смазывают молодых особей секретом своих анальных желез – видимо, это означает признание[114]. До тех пор, как иммигранты, детеныши каждого вида животных держатся рядом с теми, кто знает их лучше всего, безопасно представляясь «другом друга, который должен быть другом».

Индивидуальное распознавание и размер сообществ

Все упомянутые мной сообщества млекопитающих имеют одну заметную общую особенность: они небольшие, часто состоят из 10 или 20 особей и редко насчитывают более 50 членов. Львы не проносятся по Серенгети в прайдах из тысячи особей, чтобы убить стадо гну. Луговые собачки никогда не устанавливают владычество над территорией в стиле человеческого государства, то есть так, что их норы разбросаны по всему ландшафту и население готово отражать атаки всех чужих луговых собачек. А другие человекообразные обезьяны не поднимаются на восстание целыми армиями, как в фильме «Планета обезьян».

В некоторых случаях это объясняется в основном экологическими факторами. Тысяча львов с трудом могла бы прокормиться изо дня в день, и такой огромный прайд голодал бы. Однако с уверенностью можно предсказать, что сообщества большинства наших дальних родственников, позвоночных животных, невелики по гораздо более прозаической причине: как признавал Данбар по отношению к дружбе, отслеживать множество индивидуумов, в данном случае иногда даже на минимальном уровне, тяжело.

За исключением людей с нашей удивительной способностью жить вместе, максимальная численность сообществ человекообразных обезьян достигает примерно 200 особей у шимпанзе. Большинство групп позвоночных, размер которых намного превышает эту цифру, представляют собой скопления – косяки рыб, стаи птиц, колонии, стада и т. п. (особи примыкают к ним и покидают безнаказанно), – а не сообщества, которые имеют постоянный состав. Однажды косяк сельди, обнаруженный недалеко от Манхэттена (и по размерам составлявший конкуренцию самому острову), насчитывал 20 миллионов рыб. Небо над Африкой закрывают кружащие стаи красноклювых ткачиков, состоящие из миллиона птиц, а по земле с грохотом несутся столь же многочисленные стада гну. Если же говорить о птицах во время гнездования, то, возможно, самой крупной является колония серых буревестников, гнездящихся на острове Гуафо, Чили, в которой насчитывается до 4 миллионов особей.

Такие группы состоят из оппортунистов. Пингвины сбиваются в толпу, но, за исключением связей между родителями и птенцами, им все равно, с кем собираться вместе. Во время миграций «собравшиеся гну – это толпа незнакомцев», как выразился один биолог[115]. То же самое можно сказать о карибу и американских бизонах, которые могут держаться рядом со своими детенышами и парой друзей, но присоединяются к стадам, состоящим из меняющегося скопления других незнакомых особей[116].

Сообщество млекопитающих, зависимое от индивидуального распознавания, сталкивается с ограничением числа других особей, будь то друзья или враги, которых каждое животное в состоянии отслеживать и вспомнить. Когда сообщества достигают этого максимума, возможности памяти исчерпываются, накладывая жесткое ограничение на размер сообществ[117].

Питающаяся растительным кормом гелада, похожая на павиана, надевшего маску в Хеллоуин, служит наглядным примером ограничений памяти. Поскольку несколько сотен животных собирают корм, объединившись в стадо, мы можем подумать, что гелады обладают легендарной способностью вспоминать других. Тем не менее, когда приматолог Тор Бергман понаблюдал за тем, как животные реагируют на записи вокализаций других гелад, он пришел к выводу, что гелады почти так же не знают тех, кто находится в толпе вокруг них, как и бизоны. Почти, но не совсем: их способность к распознаванию ограничивалась 20–30 особями. Бергман сделал вывод, что группы внутри стада, каждая из которых состоит из одного или нескольких самцов и нескольких взрослых самок, представляют собой истинную социальную организацию гелад, словом, их сообщества. Крупные стада формируются, когда десятки таких групп, формально называемых односамцовыми единицами, или гаремами, собирают корм на одной и той же территории[118]. По-видимому, альфа-самец гелады не знает никого за пределами своей группы. Такое незнание заставляет его угрожать многим посторонним самцам-холостякам, которые целый день слоняются вокруг в большом стаде, поскольку эти потенциальные ухажеры могут претендовать на его самок и на его общественное положение.

В связи с таким поведением гелады могут показаться неумными, но из этого следует важный урок. Животные, зависящие от взаимного узнавания, вынуждены по крайней мере в минимальном объеме знать каждого в своем сообществе, и это служит препятствием для общения в широких масштабах[119]. Наш собственный вид, Homo sapiens, уничтожил эти барьеры, характерные для других видов. Каким бы ни был наш интеллект, люди никогда бы не добились такого успеха без роста населения.

Прежде чем перейти к людям, мы продолжим наше исследование природы и обратимся еще к одной вершине социальной эволюции – сообществам насекомых. Эти артроподы включают не просто большое число живущих в сообществах организмов, но среди их колоний есть такие, что по масштабам и сложности действительно колоссальны и которые, как я полагаю, проливают свет на наши собственные общества. Вот загадочный анонс выводов, которые ждут нас дальше:

Шимпанзе нужно знать всех.

Муравьям не нужно знать никого.

Людям нужно знать лишь кого-нибудь.

И в этом все дело.

Часть II

Анонимные общества

5

Муравьи и люди, яблоки и апельсины

Когда я впервые, еще юношей, отправился в дождевой тропический лес, больше всего меня поразили не обезьяны, попугаи или очаровательные орхидеи, а парад с кусочками листьев размером с монету, которые несли муравьи в строю шириной около 30 см и длиной с футбольное поле.

Не обязательно любить энтомологию, чтобы быть любителем муравьев. Мы, современные люди, генетически, может быть, и близки к шимпанзе и бонобо, но муравьи – это животные, на которых мы похожи больше всего. Сходства между нашим видом и видами муравьев многое говорят нам о сложных обществах и о том, как они появляются. Существуют разные варианты образа жизни среди более 14 000 видов муравьев и еще больше среди общественных насекомых в целом: к этой категории также относятся термиты, социальные пчелы и некоторые виды ос.

Муравьи-листорезы, обитающие в тропиках на Американском континенте, служат примером потенциала муравьев в том, что касается сложности социальной организации. В их гнездах «знамена» из зеленых листьев перерабатываются в субстрат, на котором муравьи выращивают свою продовольственную культуру – грибы, за которыми они ухаживают в сферических садах размером с бейсбольный или футбольный мяч. Есть муравьи, ведущие кочевой образ жизни, даже со слиянием-разделением, но видов с оседлым образом жизни, таких как муравьи-листорезы, огромное количество. Базирование с