— О себе? Каком — нынешнем? Или о том, каким был в прошлом?

Вадим заглянул в листок.

— Вы были в камере смертников, пока вам не изменили меру наказания. Вы можете описать свои чувства, когда узнали, что избежали смерти?

— Девять месяцев после суда моя жизнь висела на ниточке — я и ждал, и не ждал расстрела. Я знал, что это может произойти, и одновременно не верил в это. Хотя в то время многие из приговоренных, чьи бумаги не дошли до тюрьмы, были расстреляны. Я специально этим вопросом позднее поинтересовался — в 1997 году было расстреляно 87 человек, а в 1996 — бог его знает, статистики не нашел. Рядом со мной сидел

Тимофей[21]— он надеялся на чудо, но его расстреляли. Мои чувства тогда? Облегчения, узнав о новом приговоре, я не почувствовал — рассчитывал на двадцать лет тюрьмы. Пожизненное — тоже смерть, только медленная и более мучительная.

Вадим нащелкал первую серию снимков — удалось поймать волнение на лице заключенного, погрузившегося в воспоминания.

— Вы провели в стенах тюрьмы почти двадцать лет — не представляю себе, как это можно выдержать.

— Здесь тоже жизнь, хотя она сильно отличается от той, что на воле. После отмены смертной казни моя жизнь как будто началась заново, я научился ценить любую мелочь. Какой-нибудь пустяк, на который другие не обратили бы внимания, я расцениваю как милость Божью. В первую очередь это возможность каждый день работать.

— Человек на воле чаще всего имеет свою заветную цель, стремится чего-то достичь. Какую цель имеете вы? Или никакой не имеете? Просто жить ради самой жизни?

— Как жить без цели? Могу ответить красиво — умереть на воле. Но это неправда! Хочу дождаться того момента, когда покину эти стены и буду жить не за решетками, и я знаю: это обязательно произойдет! На следующий год можно будет отмечать «двадцатилетие» моего заключения, и я подам прошение президенту о помиловании, а там как Бог даст!

Следующим объектом фотографирования оказался мужчина с бегающими глазами, лет тридцати пяти — тридцати семи, по имени Семен. Он сразу же атаковал Вадима вопросами и жалобами:

— Вы принесли апельсины, шоколад? Нам не выдают фрукты!

— Вот, возьмите.  — Вадим просунул сквозь решетку пакет, тот сразу его раскрыл, достал плитку шоколада, разорвал фольгу и стал есть.

За исключением Валерия, все «пожизненники», согласившиеся на фотографирование, выдвигали свои условия, в основном требовали продукты, сигареты и чай.

— Я соскучился по сладкому! Две передачи в месяц — это мало, а я и того не имею! Меня все бросили! Со мной поступили жестоко!

— На это были основания?

— Какие основания?! — выкрикнул Семен высоким, чуть ли не женским голосом.  — Сволочи они бездушные — вот и все!

— Он изнасиловал и убил с особой жестокостью малолетнюю девочку, дочь своих соседей. Его подозревали в причастности еще к одному подобному эпизоду, но не нашли доказательств. До этого он уже сидел за изнасилование несовершеннолетней,  — пояснил стоявший рядом капитан.  — Родственники от него отвернулись, но иногда присылают передачи мама-пенсионерка и старший брат.

— На меня нашло наваждение! Да и малая сама виновата — зачем пошла со мной?

— Я не могу фотографировать, когда вы едите. Передачу у вас никто не отберет,  — сказал Вадим. Находящийся перед ним человек был ему омерзителен.

— Почему мне дали пожизненное? Это несправедливо!

— Сколько вы находитесь в заключении?

— Два года под следствием и тут полтора. Я требую справедливости — пишу в различные судебные инстанции. Вы журналист? Помогите мне! Напишите обо мне статью, что я несправедливо получил пожизненное за одну смерть. Тут все сидят за убийства двоих и больше людей. Какая это справедливость? Пусть дадут мне десять лет — это будет по закону, но не более того!

Вадиму пришлось все время сдерживать себя, пока он фотографировал этого типа. Впрочем, кого он здесь ожидал увидеть? Убийцы, маньяки, насильники, каннибалы со своими жуткими историями о том, как они отнимали жизнь у других людей ради удовлетворения похоти, из корысти. Надеяться, что хоть кто-нибудь из этих нелюдей вызовет симпатию, было абсурдно.

В этот день Вадим рассчитывал сфотографировать пятерых «пожизненников» и еще пятерых на следующий день.

Рыжий веснушчатый парень в оранжевой робе изъявил желание рассказать свою историю:

— Забрались мы ночью в дом, связали хозяев, не было даже мысли убивать. Но тут хозяин узнал меня по голосу — живем же в одном селе! Я запаниковал и стукнул его по голове топором, сам не понимаю, как это произошло. Пришлось убрать и его жену. И кто его за язык тянул? Узнал — молчи! Потом пошел бы в милицию, себе жизнь бы спас и мне не испаскудил. Напарник остался чистеньким, все на меня свалил — ему дали «червонец».

Угрюмый немногословный брюнет с жестким внимательным взглядом, назвавшийся Виталием, оказался одним из давних сидельцев, находился в заключении с конца 90-х и избежал смертной казни. Он рассказал:

— Пожизненное заключение пострашнее пули. У вас не хватит воображения, чтобы представить себе весь ужас такого бытия. Преступник наказан. Он сам себя наказал, сам, своими деяниями. Выбрал свой крест и теперь несет его. Он навсегда остается наедине со своим прошлым. Многих в жизни держит лишь надежда на пересмотр приговора. Они надеются на то, что рано или поздно выйдут на свободу. Если у них отнять надежду, то что их ждет? Болезнь, безумие, волчья тоска по свободе. Многие предпочли бы умереть.

Завершал список «фотомоделей» Василий Тимофеевич, мужчина лет пятидесяти пяти, полный, круглолицый, с глубокими залысинами. Вадим, когда увидел этого заключенного, мысленно прозвал его «бухгалтер». Типаж из старых советских фильмов, ему не хватало только темных нарукавников, жилетки и счётов. Вид у него был чрезвычайно добродушный, вот только на его совести было три человеческие жизни!

— Я — сумасшедший, а меня держат здесь! Меня нужно лечить, а не наказывать! Жил бы я в свободном западном мире, был бы оправдан и отправлен на лечение! Я такой же, как Билли Миллиган[22], только они не хотят изучать личности, которые живут во мне! — разглагольствовал «бухгалтер».