Мы работали с Эндрю Кинером, одним из самых опытных продюсеров в мире. Он умеет гениально подстраиваться под музыкантов, подчеркивая их сильные стороны, поддерживая их стремления, и его записи — лучшее тому подтверждение. Я люблю записывать три полных прогона перед тем, как приступить к сведению. Это максимально приближало запись к формату живого выступления. Мне очень хотелось сыграть Брамса максимально спонтанно и непредсказуемо. Но я доверяла мнению Эндрю.

— Попробуй вот так, — говорил он, и хотя поначалу мне его идея могла не нравиться, часто оказывалось, что он все-таки прав. В первой части концерта есть серия потрясающе красивых арпеджио, они словно мечутся от одной мысли к другой. Мне это произведение, как и Бетховен, кажется шедевром камерной музыки. Оркестр ведет основную линию, придает звуку форму, а солист оплетает эту линию узором. Именно к такому эмоциональному накалу мы и стремились. Последняя часть очень ритмичная, и я хотела одновременно и выдержать этот ритм, и превратить его в танец, в чистое ликование.

Но именно вторая часть, и ее-то мы и записали в самую первую очередь, является сердцем этого произведения. Брамс написал свой Концерт для скрипки в 1878 году, и впервые его исполнили, как и планировалось, год спустя, первого января, за месяц до четвертого дня рождения Крейслера. Близкий друг и единомышленник Брамса, скрипач и композитор Йозеф Иоахим сыграл огромную роль в создании концерта. (Брамс довольно легкомысленно относился к вопросам расстановки легато и стаккато.) Премьера состоялась в Лейпциге. Готовились к ней наспех, и только еще через две недели репетиций и прогонов состоялось второе исполнение, теперь уже триумфальное, на этот раз в Вене.

Брамс написал эту часть как признание в любви к талантливой пианистке Кларе Шуман. Дебют Клары состоялся, когда ей было девять лет, а первый сольный концерт — в одиннадцать. (Как удивительно перекликаются жизни многих одаренных детей!) В восемнадцать лет она уже покорила Вену. Тогда же вспыхнул бурный роман между Кларой и ее однокурсником, Робертом Шуманом. Отец девушки был категорически против их брака, и даже обратился в суд, но молодые люди все же поженились, когда Кларе исполнился двадцать один год. Но, какой бы сильной ни была их любовь, мятущейся души Шумана она спасти не могла, и Кларе не удалось усмирить терзавших его демонов. Брамс познакомился с супругами в тысяча восемьсот пятьдесят третьем году. Начинающим композитором он пришел выказать свое почтение великому современнику. Шуман и Клара сразу же стали горячими поклонниками творчества Брамса. Шуман видел в юноше своего преемника. И не только музыкального. Он сознавал, что безумие сжигает его душу, сознавал, что ему осталось немного светлых дней. Через год случилась трагедия. Шуман попытался утопиться в Рейне, его вытащили и отправили в сумасшедший дом в Эндерихе, недалеко от Бонна, где он и провел остаток жизни. Мы не знаем, когда именно Брамс влюбился в Клару, но к тому моменту, когда Шуман попытался покончить с собой, Брамса с Кларой уже связывала крепкая дружба, и даже разница в возрасте в четырнадцать лет не стала препятствием ей. Брамсу тогда было двадцать два, а Кларе — тридцать шесть лет. Много месяцев спустя, когда Клара родила сына Феликса, (названного в честь Мендельсона), Брамс написал своему другу: «Я больше не могу влюбляться в юных девушек… они лишь сулят нам рай в будущем, а с Кларой я в раю уже сегодня». Оба они изо всех сил стремились забыть эту любовь и остаться друзьями.

В течение двух последующих лет Брамс стал главной опорой и поддержкой Клары. Он жил в доме Шуманов. Они играли друг другу и много говорили о музыке. Он присматривал за ее детьми, пока она гастролировала и зарабатывала деньги. Он сопровождал ее, когда она отправлялась отдыхать. Врачи запрещали Кларе навещать мужа, но Брамс часто ездил к старому другу. Юный композитор искал свой собственный голос, и его музыка, и его любовь отчаянно требовали выражения. Лишь однажды он написала Кларе о своих чувствах, процитировал сказку из «Тысячи и одной ночи» и приписал в конце: «Я умираю от любви к Вам. Слезы душат меня, не могу больше писать». В день своего рождения двадцатитрехлетний Брамс навестил Роберта Шумана в больнице, и обнаружил, что его состояние стремительно ухудшается. Конец был близок. Кларе впервые позволили навестить мужа. Брамс был рядом, когда Клара стояла на коленях у постели больного мужа, гладила его по лбу и кормила желе с ложечки. На следующий день, когда они вместе с Йозефом Иоахимом приехали в клинику из Бонна, им сообщили, что Шуман умер. Похороны состоялись два дня спустя и погребальный венок от Клары нес Брамс.

Все, в том числе и Клара, ждали, что теперь они поженятся. Но Брамс уже принял решение, которое определило всю его дальнейшую судьбу, и судьбу их любви. Он мог выбрать только что-то одно: жизнь с Кларой или музыку. И он выбрал музыку. Он уехал. Шли годы. Их отношения напоминали времена года — любовь то расцветала, то увядала, то спокойно текла, но Клара всегда оставалась Кларой, всегда жила в его душе, где бы он ни был. Любимая, недоступная для него. Любимая, от которой он сам отказался. В 1856 году он написал ей, что не может связать свои чувства и музыку воедино. Но к тому моменту, когда он создал свой Концерт для скрипки, все уже встало на свои места. Брамс-романтик и Брамс — повзрослевший мастер вместе создали необыкновенное по своей силе произведение, в котором отразилась вся боль долгих лет неразделенной любви и одиночества. Когда ты слышишь, играешь такую музыку, понимаешь, что в ней воплотилась любовь. Именно о ней, о любви, мы с моей скрипкой и рассказывали, когда я исполняла этот концерт. Другие играли его по-своему, слышали его по-своему, но я слышала именно так. Нереализованное желание быть с любимой воплотилось в нотах и получило название — «Иоганнес Брамс, Концерт для скрипки ре мажор, соч. 77». Для такой музыки и была создана моя скрипка. Для такой музыки была создана я. Ради этого концерта мы с ней и жили.

В самом конце медленной второй части звучат два верхних «до», они звучат с оркестром в унисон, и второе «до» медленно угасает. Но когда я взяла следующую, разрешающую ноту, ничего не вышло — скрипка заупрямилась, прямо-таки уперлась копытами в землю. Я легонько ее толкнула, и скрипка взвыла. Мы могли перезаписать этот кусок, но я решила его оставить. Это делало запись похожей на живое выступление, к тому же это ведь был не только мой концерт, но и моей скрипки тоже.

Мне очень нравились люди, с которыми я работала, особенно гобоист Гордон Хант (Концерт Брамса часто в шутку называют «Концерт для гобоя», поскольку гобой в нем весьма заметен). Его фразировка балансировала на грани между сентиментальностью и строгостью, передавая светлую печаль Брамса.

Я записывала Концерт Брамса летом. Шесть месяцев ушло на обработку записи. Sony планировала выпустить диск в декабре, и, как это было в случае с Бетховеном, собиралась приурочить ее к концертному туру. Я же, тем временем, уже гастролировала по стране с лондонским оркестром «Филармония» и давала концерты в региональных концертных залах. А еще у меня начался роман. До этого мы общались всего три месяца. Мы познакомились на открытом семинаре по камерной музыке в поместье Проссия-Ков, это неподалеку от Портлевена, графство Корнуолл. Семинар традиционно проходил в сентябре и длился три недели. Друзья и коллеги со всего света съезжались сюда, чтобы поучаствовать в мастер-классах и концертах.