Он сидел в единственном в комнате кресле, сложив руки наживоте. Я сидела на прикроватном коврике. На самом деле это был мех, густой имягкий, и по прикосновению можно было судить, что когда-то это было что-тоживое. Почему-то нам обоим не хотелось ложиться — быть может, оба мы боялись,что проснется ardeur, а мы не были к этому готовы.

— Я хочу проверить, правильно ли я поняла, —сказала я.

Жан-Клод повернулся ко мне — одними глазами.

— Завтра, если Ашер по-прежнему не будет никомупринадлежать, будут ли они вправе просить его им выдать?

— Не так, как сегодня, — ты это сделаланевозможным, разве что они возьмут его силой.

Я мотнула головой:

— Я достаточно давно имею дело с вампирской политикой изнаю, что, если им не дать сделать что-то одно, они сделают другое. И не потомучто хотят, а потому что тебе это неприятно.

Он нахмурился недоуменно. Я вздохнула:

— Попробую сказать по-другому. Вопрос вот в чем: чегоони имеют право у нас просить, пока они здесь?

— Права на охоту или добровольных доноров, любовников —удовлетворения основных потребностей.

— Секс — это основная потребность?

Он только посмотрел на меня.

— Ладно, извини. Я понимаю насчет добровольных доноров— им необходимо есть. Но любовники — что конкретно имеется в виду?

— Было бы declasse требовать любовников для прислуги,так что насчет горничной и дворецкого Мюзетт можно не волноваться. Двое детей сней — это особый случай. Девочка физически слишком молода, она о таких вещах недумает. Мальчик — это проблема. Бартоломе развит не по годам, и потому БелльМорт послала Мюзетт его взять.

Я уставилась на него:

— Только не говори мне, что Мюзетт имела секс с этимребенком!

Он с неожиданно усталым видом потер глаза.

— Ты хочешь правды или более приятной лжи?

— Думаю, что правды.

— Белль Морт умеет чуять сексуальный аппетит — это одиниз ее талантов. Бартоломе выглядит как ребенок, но мысли у него не детские, итакие они были, когда он был еще человеком, ребенком почти двенадцати лет. Онбыл наследником большого состояния, и Белль желала этим состояниемраспоряжаться. И еще он был заметен даже в том веке, когда сыновьям знатныхсемейств дозволялась почти любая нескромность по отношению к женщинамнеблагородной крови.

— Не поняла.

— Он выглядел ребенком, Анита, и этот невинный вид использовал,чтобы ставить женщин в компрометирующее положение. Когда они понимали, что ихиспользуют, было уже слишком поздно. Более того, он угрожал обвинить их вагрессии. В те времена не было понятия совращения малолетних, но все знали, чтотакое бывает. Детей женили в возрасте десяти-одиннадцати лет, и потому люди сподобными склонностями могли удовлетворяться в супружеской постели, пока ихсупруги не становились слишком стары на их вкус. Тогда они начинали искатьнаслаждения вне брака, а бывало, что к тому времени достаточно подрастали ихсобственные дети.

Я взглянула на него в упор:

— Вот этого последнего я уже не хотела бы знать. Этоболее чем мерзость.

— Oui, ma petite, но все равно это правда. Такоесостояние, как было у Бартоломе, в обычной ситуации стало бы целью Белль. Онабы ни в чьи руки не упустила такие деньги, земли или титулы. Но она нелюбительница детей, какими бы взрослыми они ни были, и потому она выпустилаМюзетт. Которая, как ты уже знаешь, сделает все, что поручит ей наша госпожа.

— Да, у меня создалось такое впечатление.

— И вот она соблазнила мальчика — или позволила емусоблазнить себя. Белль помогла ей разжечь в Бартоломе ardeur — и он был пойман.Она не собиралась превращать его в детском возрасте, хотела дать ему подрасти,но Бартоломе сбросила лошадь. У него был пробит череп, и он умирал. Следующемуза ним брату было всего пять, и над ним у Белль Морт власти не было. Ей нуженбыл Бартоломе, и она велела Мюзетт закончить с ним.

— И что он почувствовал, когда очнулся?

— Он был счастлив, что жив.

— Нет, что он почувствовал, когда узнал, что будетвечно мальчиком, хоть бы и преждевременно созревшим?

Жан-Клод вздохнул.

— Он был... удручен. По некоторым причинам обращениедетей в вампиров запрещено. Мюзетт не обращала Валентину. Белль узнала, чтоодин из ее мастеров — педофил и обращает детей в своих постоянных... спутников.

Последние слова он договорил очень тихо.

— Боже мой!

Мне стало нехорошо, голова закружилась. Я задышала глубоко имедленно.

— Он нарушил запрет на обращение детей, и когда БелльМорт узнала, зачем он это делает... она убила его. Убила его с единогласногоразрешения Совета. Почти всех детей, которых он обратил, уничтожили. Это быливампиры, запертые в детских телах, и над ними издевались. У них не выдержалразум.

— Как же спаслась Валентина? — спросила я.

— Она была самой последней, и ее он еще не тронул. Онабыла ребенком и вампиром, но не была безумной. Белль взяла ее к себе и нашлалюдей для ухода за ней. Много лет у нее были человеческие няньки. Ее товарищипо играм были человеческими детьми. Я должен сказать, что Белль сделала для неевсе, что могла. Очевидно, она винила себя в том, что не поняла сразу, какимчудовищем был Себастьян.

— И почему мне кажется, что эта идеальная картинанедолго таковой оставалась?

— Потому что ты нас слишком хорошо знаешь, ma petite.Валентина попыталась обратить своих товарищей по играм в вампиров, чтобы небыть одной такой. Когда ее нянька это узнала, Валентина перегрызла ей горло.После этого не было ни нянек-людей, ни человеческих детей для игр.

— Вот почему у нее нянька-вампир.

Он кивнул.

— Ей не нужна нянька в традиционном смысле, но ейвсегда будет восемь лет, и даже сегодня она не может сама остановить такси,поселиться в отеле без того, чтобы люди вокруг не глазели и не задумывались.Кто-нибудь из самых добрых побуждений позвонит в полицию и сообщит о несчастномброшенном ребенке у него в отеле.

— Ей это должно быть ненавистно.

— Что именно?

— Такое существование.

Он пожал плечами:

— Не знаю. Я не разговариваю с Валентиной.

— Ты ее боишься.

— Нет, ma petite, но я при ней нервничаю. Те немногиедети, что прожили века... извращенные создания. По-другому быть не может.

— Как она попала в свиту Мюзетт?

— Валентина была взята раньше, чем ее тело достаточновыросло для физического удовольствия. Свою энергию она обратила надругие... — он облизал губы, — сферы интереса.