– На природу? – задумчиво переспросил Алымов.

– Ну да. Знаешь: травка, цветочки, птички?

– Цветочки? Я тоже хочу на травку с цветочками, а меня никто не берет, – сказал он капризным тоном избалованного ребенка.

Ася усмехнулась:

– Алымов, ты промахнулся месяца на два – какая травка с цветочками в октябре?

– Ну, птички-то есть?

Опять зазвонил мобильник, и Алымов, чертыхнувшись, ушел. Ася вздохнула. Между ними явно ощущалась некая преграда, словно не было ни судорожных объятий, ни безумных сообщений, ни стеклянного ежика. «Это что же, каждый раз все сначала? – думала Ася. – Какой-то вы сложный, господин Алымов. Настоящий Ёж – и хочется, и колется». Она даже не представляла, насколько на самом деле все сложно. Наконец, Ёж вернулся, уже полностью одетый и бодрый. Он сел за стол и вопросительно посмотрел на Асю. Она подняла брови:

– Что?

– А завтрак не дадут?

– Завтрак? Даже не знаю.

– О, черт! – Сергей подскочил от нового телефонного звонка. – Нет, надо бежать! Поедем? На природу?

– Ну, поедем…

Алымов стремительно проглотил наскоро приготовленный Асей омлет, они собрались и резво вы-ехали со двора.

– И куда мы едем? – спросила Ася, пристегивая ремень безопасности.

– Там увидишь.

– Загадочно.

Почти всю дорогу они молчали. Неожиданно Ася спросила:

– Ёж, а на какой конструкции ты целый час висел?

– На какой конструкции?

– Лариса рассказала.

– Вот болтушка! – Алымов покосился на Асю, и она поняла: сейчас соврет что-нибудь утешительное, чтобы она не пугалась. – Во-первых, не час. Во-вторых, не висел, а… отдыхал.

– Да ладно!

– Нет, правда. Я забрался, а у оператора камера глюкнулась. Слезать лень было, ну, я там и остался. Посидел, полежал даже на балке.

– А что за акробатику ты там выдавал? И в воду пять раз прыгал?

– Ну, Лариска! Поймаю – убью! Да ничего специального, так – развлек народ слегка. И в воду прыгал. Да нормально все, это ж моя работа.

Ася только вздохнула. Потом вспомнила разговор с Верой Павловной:

– Сереж, ты прости, что я не была на премьере. Ты сильно обиделся?

– Тетка наябедничала? Я, конечно, не обиделся, но… огорчился.

– Ты понимаешь, я не смогла. Я пришла в театр, даже на свое место села. И мне плохо стало.

– Как это?

– Я так разволновалась! Ты же помнишь, я всегда больше тебя переживала. А тут – премьера! Я тебя тринадцать лет на сцене не видела…

– Ты не смотрела? Ни одного моего спектакля?

– И ни одного фильма. Сереж, я пыталась тебя забыть. Да что-то не вышло. Мне теперь так жаль, что не видела! Прости.

– О господи…

– Ну, я и ушла. Целый вечер рыдала. Потому что хотела быть там, с тобой.

– Я не рыдал, но тоже этого хотел. Просто черт знает что…

– Я потом посмотрела.

– Ну, и как тебе? Понравилось?

– Ёж, разве можно сказать «понравилось» – там же трагедия, человек застрелился! Какое-то другое слово надо.

– Пробрало тебя?

– Ладно, пусть – пробрало. Я ночь не спала.

– Опять рыдала?

– Да. Мне так жалко тебя было, просто невозможно!

– Малявка бедная! Это же театр, все понарошку, ну что ты! И это вовсе не я, а персонаж.

– Все равно – ты.

– Ну ладно, в следующий раз не буду стреляться, уговорила.

– Да ну! Я с ним серьезно, а он…

– Ты даже не представляешь, насколько я серьезен. Я вот только думаю: зря мы никаких бутербродов не взяли. А магазинов там нет. Мы ж проголодаемся…

– Где – там? На природе? Ну какие-нибудь веточки наверняка найдутся.

– Веточки? – рассеянно спросил Алымов, пытаясь вписаться в поворот. – Веточки – это заманчиво.

– Сереж, а ты специально там на Чехова похож? Так задумано, да?

– Ты знаешь, случайно получилось. Но решили оставить.

– А почему вы с доктором такие одинаковые? Тоже случайно?

– Нет, это специально. Поняла почему?

– Я сначала подумала, что это актер тебя копирует, потом догадалась, что это доктор… как его?

– Львов.

– Подражает Иванову. Так часто бывает. Я сама, помню, прическу делала, как у учительницы литературы, уж очень она мне нравилась. У вас забавно с шарфами получилось – когда он увидел, что у него такой же. Так злобно с шеи сорвал, скомкал и в карман запихнул. А ты… А Иванов так недоуменно посмотрел и ничего не понял. Нет, здорово сделали! Я потом все время вспоминала отдельные сцены. А Сарра какая великолепная! У нее свои такие роскошные волосы или парик?

– Свои. А как тебе Саша?

– Ничего, – равнодушно ответила Ася, отвернувшись к окну, а Алымов чуть усмехнулся и затормозил:

– Ну вот, мы приехали.

– Куда это ты меня завез?

Они вылезли из машины, и Сергей взял Асю за руку. Это оказался не то лес, не то парк с узкими дорожками, вдоль которых стояли редкие скамейки, сооруженные из подручного материала – пеньков и досок. Землю покрывал ковер пожухлых листьев, ветер вяло шевелил голые ветки, пахло прелой листвой, сыростью и почему-то грибами. Из-за туч время от времени показывалось холодное осеннее солнце, и тогда лес преображался: белые стволы берез загорались матовым светом и даже синицы, казалось, начинали пищать веселее. Ася с Сергеем медленно шли по дорожке, и Ася думала: «Интересно, Ёж осознает, что ведет меня за руку?» Словно услышав, он произнес:

– Представляешь, я никогда вот так не гулял с девушкой. Взявшись за руки. Даже в юности. Как-то не до того было.

– И неправда. С одной девушкой ты гулял.

– С кем это?!

– Со мной. Помнишь?

– Ну, это в детстве.

Они вышли на небольшую полянку, где на стволе дерева висела кормушка, сделанная из большой пластиковой бутылки, – там суетились и верещали какие-то мелкие птички. Сергей подвел Асю поближе – смотри, только тихо. Ася ахнула: в траве прыгала не замеченная ею сначала белка.

– Вон еще! Видишь?

Белки шустро скакали по земле, потом одна забралась на дерево и, распугав птичью мелочь, деловито полезла в кормушку. Ася следила за белками, приоткрыв рот, а Сергей смотрел на нее и улыбался.

– Белки! Смешные, правда? – восторженно произнесла Ася, обернувшись к Алымову. И тут он наконец ее поцеловал. К кормушке подлезла другая белка, попыталась забраться – первая не пускала, и они слегка потузили друг друга, а потом обе унеслись вверх по дереву. Снова слетелись синицы и устроили привычную суету, не обращая никакого внимания на замершую у соседней березы пару.