и начинаешь вещать в духе — «Люди планеты Земля, грядут тяжёлые времена, я ваш спаситель». Не читал такую книгу, называется «За миллиард лет до конца света»? Там ученые тоже обсуждали, как будут извещать человечество о наличии сверхъестественных сил на Земле. Забавно… Мы, революционеры, называем это — ПСО, то есть «Поведение Сумасшедшей Овцы». Она находится в стаде, знает об опасности, и громко блеет, пытаясь привлечь к себе внимание других овец или вожаков. Она думает, что если будет блеять очень громко, бесстрашно и креативно, то остальные овцы её послушают, и начнут делать все «правильно». Вот только волкам за пригорком смешно и даже неинтересно, как ведут себя овцы — правильно или нет.

— Я сначала тебя найду, для консультации — огрызнулся австралиец, а потом улыбнулся. — А потом секту соберу, и буду с ними спасаться, от твоей протоплазмы.

— А вот это правильная мысль. Про секту, и то что меня найти надо будет. Что проповедовать будешь? Вечное спасение через групповые сношения? Доброе, вечное, теплое? Деньги откуда на секту возьмёшь?

— Да не буду я секту делать, — уже чуть сердито ответил Майкл. — Ты то сам что собираешься делать?

— У меня все просто. Нужно спасти человечество или хотя бы часть его. Я по возвращению буду находиться в государстве. Чтобы государство не мешало, а наоборот помогало всеми своими институтами, механизмами и службами, мне придется стать во главе государства. Окружить себя понимающими людьми, которые не будут зависеть от денег, титулов и должностей. Которые интересы и жизнь общества, других людей в целом — ставят выше собственного спокойствия, благополучия, а порой и выше собственной жизни. Начать строить социалистическое государство, люди в котором в нужный момент, без всяких стимулов, все как один будут драться за свое существование, бесплатно работать если требуется выжить, думать больше о будущем, чем настоящем набивании своего брюха, кошелька и жилища.

— А если они не захотят? — тихо спросил Майкл.

— Тогда пусть останутся те, кто захочет. Кто не хочет — может благополучно сдохнуть, что с протоплазмой, что под метеоритами, что убивая друг друга. Нет желания, нет простейшего понимания куда ты идёшь? Нет идеи для чего живешь? Ты вне политики? Безыдейный полностью? Значит нет у тебя и будущего. Да и в настоящем ты не очень то нужен, потому что — кто ты? Обычный кусок протоплазмы, неотличимый от тысяч таких же, сидящих в хатах с краю.

— Жизнь, Майкл, — сказал Марат. — Научила меня, что невозможно быть розовым и пушистым для всех. Есть законы природы, их невозможно отменить. Волк, возвращаясь с добычей в логово для волчат самый лучший и самый любящий отец. А для оленят, чью маму он задрал — это безжалостный убийца, исчадие ада. Один и тот же волк. Диалектика, понимаешь. И правда на стороне тех, кто остаётся жить. Мы, то есть я и люди со мной — останутся жить, мы останемся правы. А те, кто ищет выгоду, ждёт спасения, отказывается от борьбы — тот умрет в своей собственной лжи.

— Тебя нельзя ставить во главе государства, — убеждённо сказал Майкл. — Ты максималист, незрелый юноша, тебе бы только отнять и поделить.

— Хм, а где я хоть раз упомянул, что надо что-то отнимать и кого-то делить? Хотя, неважно… Знаешь, наплевать как-то, «нельзя» или «льзя», реально наплевать, — отозвался Марат. — Я, понимаешь ли, давно отказался от всякого анализа собственной личности. Я лишь организм, машина революции и механизм справедливости, и воспринимаю себя именно так. Если в меня загружена программа — стараюсь выполнять ее быстро, четко, и без ошибок. Единственное что реально отличает меня от железки того же Саида, — Марат указал на пакистанца, который снова сидел на вершине рубки и зорко вглядывался в горизонт. — Отличает меня только то, что я сам решаю, какую программу загружать, самостоятельно, собственным мозгом, так сказать. А не всякой мишурой и хренью, которой другие меня пытаются загрузить из телевизора, газет и того же интернета… Я очень долго учился. Годами, практически десятилетиями. Даже сейчас обучаюсь. У меня есть все основания делать выбор — между волком и оленем, и решить для себя — а на чьей быть стороне.

— И на чьей же ты стороне, товарищ Маузер? — спросила вдруг Александра, которая тоже внимательно слушала.

— На стороне живых. Я выбираю сторону тех, кто собирается выжить, кто живёт сейчас и думает о будущем. Сейчас это социалисты и коммунисты, они собираются строить новое будущее. А вот он — Марат указал на Майкла. — Он на стороне мертвых. Он хочет сохранить прошлое, и если будет действовать, как собирается — и сам погибнет, и кто рядом с ним, тоже станут мертвыми.

— Хорошо говоришь, товарищ комиссар, — рассмеялся стоящий рядом колумбиец Гонсало. Беседа, не смотря на резкость слов и серьезность темы, шла в шутливом тоне. Даже обвиняя друг друга собеседники старались делать это как минимум с улыбкой. Сейчас на палубе почти все сосредоточились вокруг спорщиков, тема была близка каждому, и многие действительно слабо понимали и представляли, что они будут делать в реальном мире со всеми этими чудесными штуковинами и возможностями, которыми их так щедро наградил этот уровень Тестирования.

— А вот скажи мне, товарищ говорун, зачем тогда большевики то царскую семью убили? — с ехидцей поддел Майкл, гордящийся своими знаниями истории, в том числе российской.

— Мне этот вопрос часто задают, — ещё шире улыбнулся Марат. — Особенно верующие. Я у них тогда спрашиваю — почему вы против бога? Ведь все в мире по ведению божьему. Бог не хотел, чтобы царь с семьёй покинул Россию. Бог не желал вернуть царю власть. Бог повелел им умереть там, где они умерли, и именно так, и от рук тех, кто их убил. Бог так хотел и сделал. И кто вы такие, чтобы хулить его деяния? Что вы за люди, что называют себя «верующими» и одновременно отвергают промысел божий? Я вот лично считаю, что бог в этом случае был молодец, и более того — в своем праве. Я верю что он сделал это не просто так. А вы — не верите. Так кто из нас истинный верующий?

— Ну а если отвергнуть теорию бога? — не унимался Майкл.

— Если отвергнуть, то останься в живых хоть царь, хоть один его отпрыск — то такой страны как Россия сейчас бы не существовало. Любая из фигур царской семьи за границей стала бы оплотом и опорой эмигрировавший контрреволюции. И через двадцать лет немецкие орды, вторгнувшиеся в Советский Союз, были бы изначально сильнее, как минимум