мертвое дитя снова заплачет, но грудничок в гробу безмолвствовал.

Ира остервенело выгребала песок, стараясь вырыть могилу как можно глубже. Крупинки набивались под ногти и производили эффект засунутых туда иголок. Мириады сухих песчинок скатывались обратно в яму, работа двигалась медленно, но все-таки двигалась. Когда ей стало слишком тяжело нагибаться, чтобы вытащить очередную порцию, она поняла, что глубины достаточно. Женщина аккуратно взяла в руки гробик и опустила на дно вырытой могилы, после чего стала медленно заваливать ее песком.

Когда крышка полностью исчезла под толстым слоем сыпучего грунта, ребенок снова ожил и закричал так громко, что Иру буквально парализовало от ужаса. А через мгновение она уже раскапывала могилу, окончательно перестав отдавать себе отчет в собственных действиях. Рациональное мышление полностью отключилось, все логические доводы в пользу того, что мертвые не оживают, попросту миновали рассудок. Осталась единственная цель, единственное желание – спасти заживо погребенное дитя. Еще несколько горстей – и должен показаться маленький гроб. Но сколь бы быстро не копала женщина, достичь дна ямы она никак не могла. Плач все отдалялся и отдалялся, пока совсем не смолк.

Осознание того, что никакого гроба, может быть, вообще не существовало в реальности, пришло к ней не сразу. Она рыла так долго, что яма уже стала доходить ей до пояса. Грязная и потная, Ира сидела на краю и тяжело дышала, а песок осыпался вниз, заставляя ее опять бросаться откапывать несуществующее дитя.

* * *

Рябому казалось, что он бредет по лабиринту: безглазые монстры выстраивались таким образом, что ничего не оставалось, кроме как обреченно поворачивать туда, где тела расступались перед ним, открывая очередной проход. Это длилось бесконечно, и в итоге он начал подозревать, что все это время ходил по кругу. Пустые глазницы уже не пугали проводника: ему вдруг стало мниться, будто он видит куда больше, чем выклеванные неведомыми птицами глазные яблоки, будто он заглядывает в самую душу этих отчаявшихся потерянных существ, собравшихся на абсолютно пустом и бескрайнем пляже и ждущих своей участи.

Лиц – мужских, женских, старых и молодых – было так много, что все они сливались в одно. Пока неожиданно Рябой не увидел знакомые черты. Полный мужчина смотрел на него отсутствующим взглядом и мало чем отличался от других представителей этой дикой, непостижимой разумом толпы – вот только глаза у него оказались целыми и невредимыми. Рябой не сразу признал в нем Овручанского, а когда сей факт все же дошел до сознания, проводник уже и не знал, радоваться ему или горевать. Физиономия толстяка была настолько безучастной, что первой мыслью стало: клиент пополнил ряды этих покалеченных людей и вывести его отсюда больше нет никакой возможности. Он схватил Овручанского за грудки и начал так отчаянно дергать, будто собирался вытрясти из него всю душу.

– Очнись, Андрей! – Рябой хотел ударить его по лицу, но быстро опомнился: лучше не трогать руками никого из этой немой братии, реакция существ непредсказуема, не факт, что его попросту не забьют до смерти. Кольцо вокруг проводника начало сужаться, а коридор из тел смыкаться, предупреждая его, что не стоит так обращаться с одним из членов их безглазой общины, хоть тот и зрячий покамест.

– Андрюша, мать твою за ногу! – ругался Рябой на чем свет стоит. – Мне без тебя нельзя отсюда уходить!

Овурчанский будто услышал проводника, и Рябой отчетливо увидел, как тот моргнул. Еще не зная, стоит ли радоваться этому факту, он на всякий случай отпустил одежду клиента и посветил ему прямо в глаза, надеясь, что свет заставит того отреагировать на раздражитель. Это сработало – сперва подопечный зажмурился, затем часто-часто заморгал… и вдруг заплакал.

Лишь через несколько минут Андрей Петрович задышал, как вполне нормальный человек, хотя по-прежнему хлопал глазами чаще, чем следовало, еще не совсем понимая, где он и кто все эти люди вокруг. Слава богу, он еще не имел возможности рассмотреть, что все они, в отличие от него, ничего не видят: Рябой намеренно держал фонарик так, чтобы не шокировать клиента видом кошмарных существ.

– Андрей, ты как?

– Девочка! Где девочка?! – Овручанский начал шарить глазами по скрытой мраком толпе, сделал шаг в направлении проводника и чуть не упал. Рябой схватил его за руку и удержал.

– Нет тут никаких девочек, – сорвалось с губ проводника, – зато мальчиков хоть отбавляй.

Только сейчас Овручанский понял, что они стоят посреди плотной толпы, которая сомкнулась так тесно, что еще немного – и станет нечем дышать.

– Кто это?! Почему они молчат?!

– Думаю, это потерянные на Территории, – немного поразмыслив ответил Рябой. – Не те «потеряшки», которых мы иногда вылавливаем на маршруте или которые сами выходят к станции, а потерянные… насовсем.

– В каком это смысле? – Овурчанский попытался разглядеть людей вокруг, даже потянулся за фонариком проводника, но Рябой удержал его от опрометчивого поступка.

– Лучше не стоит. – Еще не хватало, чтобы тот запаниковал и ломанулся сквозь толпу, тогда они точно не смогут из нее выбраться. – Смотрите только под ноги и избегайте зрительного контакта, они этого не любят.

– Я видел свою дочь… – начал выплескивать эмоции Овручанский, но проводник грубо прервал:

– «Вятка» с вами играет. Не сто`ит принимать на веру все, что вы здесь видите, тем более если это родные и близкие. Вы ведь сознаете, что вашей дочери здесь нет и быть не может?

Овручанский мог бы сказать, что после смерти Маши вообще нигде не может быть. Разве что в каком-то лучшем из миров, куда наверняка должно было попасть такое невинное дитя. А нынешнее мрачное пространство уж точно не напоминало райский сад. И это тревожило. Вдруг загробный мир выглядит совсем не так, как ему хотелось верить? Вдруг его Машенька… Овручанский помотал головой, отгоняя ужасные мысли, и попытался переключиться:

– Простите, а где Ирина?

А вот этот вопрос без ответа оставлять было нельзя. Однако проводнику нечего было сказать по существу.

– Полагаю, тоже где-то здесь. Раз уж вы отыскались, то и она вполне может быть тут.

– Может, имеет смысл помочь вам в поисках? – Овручанский, как было приказано, смотрел исключительно на свои сапоги, боясь поднять глаза.

– Я справлюсь.

Меж тем толпа начала расступаться, выпуская двоих из своих объятий, и вскоре Рябой обнаружил, что они снова стоят на голом песке, путь перед ними чист, а безглазые существа остались за их спинами: стояли неподвижно и провожали их, незряче белея в темноте мертвенно-бледными лицами.

– Нужно вернуться, – забеспокоился Овручанский, – Ирина может быть среди них!

Но Рябой уже принял решение идти дальше: вытащить одного клиента из двоих – куда