Оставшись один, Вульм долго стоял и глядел в сторону города, куда ушли маги. Ушли пешком, как бродяги, как безлошадные простаки. Хотя, наверное, могли, щелкнув пальцами, вызвать паланкин из своих надменных башен – или улететь на нетопыре размером с корову. Над Вульмом порхал воробышек, рожденный из заячьих шерстинок. Утомившись, воробей сел старику на плечо. Клюнул в ухо: крошек дашь? Вульм порылся в рукаве шубейки, где был подшит тайный карман: нашел остатки сухаря. Разломав в пальцах, бросил под ноги. Воробей слетел вниз, увлекся сухарем. Человек следил за птицей, но вряд ли видел воробья. Мороз щипал старика за щеки, покусывал нос, раздражен безразличием Вульма к холоду. «Беги в тепло! – шептал мороз, и мочки ушей дерзкого становились белей молока. – Околеешь, дурашка…» Вульм оставался глух к шепоту зимы. Иной шепот слышался ему в посвисте ветра, в дыхании метели, дремлющей в сугробах. Он не собирался подряжаться на слежку. Он отказал бы Амброзу, если бы не закавыка по имени Симон. Циклопа из Красоткиной башни Вульм знать не знал, но Симон Остихарос…

– Клинком его не взять, – с ледяным спокойствием сообщил маг от дверей. – Бегство нас тоже не спасет. Лабиринты Шаннурана для детей Сатт-Шеола – дом родной. Что ж, самое время проверить, сколько огня осталось в моих жилах…

Симон Остихарос выпрямился. Казалось, он стал выше ростом. Глаза старика сделались знакомого, пронзительно-голубого цвета. Худое, изможденное тело засветилось изнутри холодным огнем, явственно видимым сквозь кожу и ветхое рубище. Руки пришли в движение, плетя сложный, завораживающий узор.

– Узнаешь меня, Шебуб?! – голос мага звучал подобно грому, сотрясая стены пещеры. – Вижу, узнаешь. Это хорошо…

Двадцать лет назад этот чародей спас Вульму жизнь. Без колебаний, измученный пытками, жертвуя собственной жизнью и не надеясь на победу – Симон Пламенный позволил рисковому авантюристу уйти из места, в сравнении с которым ад был тенистой лужайкой. Прежний Вульм из Сегентарры – тот, молодой, спасенный Симоном! – менее всего был склонен к благодарности. Циничный прохвост, он забыл о маге на следующий день, и редко вспоминал до дня сегодняшнего.

Вот, вспомнил.

Он вернулся в харчевню. Там ели, пили, бранились. О драке напоминали синяки и порезы, выбитые зубы и сломанные носы. Как ни странно, обошлось без трупов. Даже тяжелых ран, требующих вмешательства лекаря, удалось избежать. Впрочем, если за дело берутся чародеи… Свидетель многих драк, далеко не таких безобидных, как нынешняя, Вульм ни минуты не сомневался, что свалку затеял Амброз. Зачем? Чтобы нанять его, Вульма из Сегентарры?

Смешно подумать…

– Вина? – спросил хозяин. – Пива?

– Одежду, – велел Вульм. – Мою чистую одежду.

– Сюда?

– Приготовь наверху, в моей комнате. Я скоро поднимусь.

Кивнув, хозяин удрал на второй этаж.

Кто иной изумился бы: с чего владельцу «Лысого осла» лебезить перед стариком-оборванцем? Готовить ему чистую одежду, словно камердинер – лорду? Но в харчевне не задавали лишних вопросов. Молокососы боялись, что им отрежут их длинные языки. Матерые же наемники помнили времена, когда Вульм был при деньгах, и немалых. Ну, или хотя бы слышали о таких временах. А хозяин харчевни, хитрец и плут, помалкивал о главном. Полтора года назад его угораздило взять у ростовщиков крупную сумму – демон толкнул под руку, советуя ввязаться в купеческую аферу. Афера провалилась, кредиторы грозили забрать «Лысого осла» за долги, а самого хозяина бросить в позорную яму. За день до суда к хозяину явился Вульм. Вызвал наверх, сказал: с глазу на глаз. Швырнул на кровать суму, велел: открой. Из сумы на покрывало высыпалось целое состояние: камни, золото. Вернешь долг, сказал Вульм. И погонишь сукиных детей в шею. Остальное – чтобы встать на ноги. Чем отплачу, спросил хозяин. Иду в долю, объяснил Вульм. Половина «Лысого осла» – моя. Болтать об этом не надо. Просто помни. Забудешь – напомню. Какая половина, спросил хозяин. И от контрабанды тоже, уточнил Вульм.

Хорошо, кивнул хозяин. Век не забуду.

И слово свое, лысый осел, сдержал.

– Вот, как ты любишь…

На кровати – той самой, где однажды лежала спасительная сума – ждала одежда. Две пары штанов: короткие, из плотной ткани, надевались поверх длинных, шерстяных. Бязевая сорочка, безрукавка из войлока; длинная куртка из хорошо выделанной кожи. Плащ на волчьем меху, с капюшоном. У изголовья на полу стояли сапоги – высокие, с голенищами, собранными по краю в гармошку. Заячья шапка полетела за кровать, уступив место теплому, отороченному рыжей белкой, колпаку с наушниками. Черные перчатки с раструбами до локтей завершали экипировку.

Переодевшись, Вульм передвинул Свиное Шило дальше на бок, сунул за пояс кинжалы, попрыгал, выясняя, в каком ухе звенит – и почувствовал себя тридцатилетним.

– Помолодел? – спросил он у хозяина.

– Нет, – сказал честный хозяин. – Рожу не спрячешь.

Ну и ладно, отмахнулся Вульм. Как раз и под ребром закололо. И коленки заныли от прыжков. Изжога, опять же… Не надо было злоупотреблять острым соусом.

– Наняли? – спросил хозяин.

– Ага.

– Кого режем?

– Никого.

– Что крадем?

– Ничего. Следить буду.

– Грошовый найм, – огорчился хозяин. – А с виду приличные…

– Зато тащиться никуда не надо. Местная слежка, за парой колдунов, – Вульм помолчал и добавил то, о чем не хотел говорить вслух: – Один мне жизнь спас. Давно. Я тогда последней сволочью был, а он спас…

– Ты и сейчас сволочь, – сказал честный хозяин.

И вдруг расчувствовался. Шагнул вперед, заключил Вульма в объятия:

– Не спеши помирать-то… Какие наши годы?

Амброз был прав. Работенка и впрямь выдалась: не бей лежачего. В городе Вульм мигом выбрался к «Мечу и Розе», свел на скорую руку знакомство с владельцем гостиницы, болтливым горбуном, выпил с ним кувшин ягодного вина – и выяснил, что Симон Остихарос, на днях приехавший в морозный Тер-Тесет из жаркой Равии, и Циклоп, слуга хворенькой Инес ди Сальваре, поселились на третьем этаже, окнами на Жестяную улицу. Да, комната на втором этаже, под комнатами господ магов, свободна. Клопов извели, тюфяк свежий. Если надо, прачка готова. Да, ко всему. Залог за неделю извольте вперед.

Еще вина? Второй кувшин – за счет заведения.

Дальше началась тоска зеленая. Бросив в комнате свою скудную поклажу, Вульм, не раздеваясь, плюхнулся на тюфяк – и час, а может, два, слушал, как над головой топочут. Он не знал, кто именно расхаживает из угла в угол, словно зверь в клетке – Симон или Циклоп. До Вульма доносился и звук голосов. Маги спорили, но слов было не разобрать. На карниз окна вспорхнул знакомый воробышек, ткнулся клювом в стекло – и улетел. Наверняка крутится где-то рядом, паршивец. Хмель выветрился, Вульм сходил на двор отлить, распрощавшись с последней памятью о вине – и, возвращаясь, в коридоре едва успел отскочить за угол, без звука сбежав вниз по лестнице.