– Он был ранен во время Второй революции. Сейчас он уже почти ничего не видит.

Синабр смахнул пыль с пальто и поправил цилиндр.

– С тех самых пор отец на меня сердится. Он никогда не говорит прямо, что винит меня, но постоянно намекает. Особенно в дни рождения мамы, – добавил он.

– Мне очень жаль, – сказала Либертэ.

Синабр кивнул и улыбнулся. В темноте его улыбка показалась Либертэ вымученной. Но вот он толкнул стену, которая оказалась дверью. Под их ногами образовался прямоугольник желтого цвета. Ступеньки опускались в слабо освещенный подвал.

– После тебя, гражданочка!

С помощью Синабра Либертэ начала спускаться по лестнице. Ступени то сужались, то расширялись.

– А куда мы идем?

– Кармина рассказывала тебе о «Бродячем кафе»?

Либертэ покачала головой. Спустившись в подвал, они обнаружили еще одну дверь, помеченную красным крестом. Рядом стояла бочка, на которой кто-то услужливо оставил несколько карманных люксоматонов. Синабр завел один из них, протянул Либертэ, взял еще один для себя и толкнул дверь. Они оказались в туннеле. На стенах висела паутина, люксоматоны тарахтели в руках.

– Кармина упоминала пару раз, но я так и не поняла, что это такое.

– Это наша лясникамская традиция. Каждый месяц мы собираемся в «Бродячем кафе», которое всё время перемещается с места на место. В прошлый раз мы собирались в катакомбах в Четырнадцатом округе, а сегодня вечером встретимся в подвале на улице Рокет, недалеко от тюрьмы. Красные кресты укажут дорогу.

Синабр показал Либертэ еще один крестик – здесь нужно было повернуть.

– А твои родители чем занимаются? – поинтересовался Синабр.

Можно было подумать, они не в подземелье блуждают, а пьют лимонад, расположившись в гостиной. Либертэ подумала о предупреждениях Кармины. Интересно, много ли девушек Синабр приглашал в «Бродячее кафе»? И сколько из них согласились? Либертэ обернулась: позади была темень. Она тихонько взялась за край пальто Синабра. Наверное, в такой ситуации лучше беседовать, чем думать, куда тебя занесло.

– Мой отец – зубной врач. Он всегда хорошо обращался со мной и с близнецами. Научил меня любить технику, ему всегда нравилось мастерить для нас игрушки из деталек от старых часов. Он делал машинки, которые сами ездили, птичек, которые махали крылышками… А еще он позволял нам лазить по деревьям и плавать в реках. Нам даже разрешалось управлять повозкой с лошадьми. Папа совсем за нас не боялся. А мама всё время его за это ругала. Она была с нами очень строга, редко шутила. Всё хотела нас уберечь, хотела дать мне хорошее воспитание. А потом в один прекрасный день вдруг решила, что я должна ехать в Лариспем. До сих пор не понимаю почему.

– Я должен послать твоей маме букет цветов, – сказал Синабр. – Если бы ты не приехала, меня бы уже рыбы съели.

Либертэ покраснела. Она была рада, что Синабр на нее не смотрит – он изо всех сил старался не сбиться с пути.

– Письма я обычно получаю от мамы, – продолжила Либертэ, подзаведя ослабевший люксоматон. – Она спрашивает, как дела, волнуется. Из газет узнаёт об авариях с паромобилями, смертельных болезнях, убийствах. Боится, что со мной случится что-то дурное. Иногда мне хочется, чтобы чаще писал папа, его письма было бы веселее читать.

Либертэ глубоко вздохнула.

– Сочувствую, – отозвался Синабр. – Кармина тоже всё время обо мне беспокоится.

– И она права.

Синабр резко обернулся, Либертэ чуть не врезалась в его клетчатый жилет.

– Права?

«Кажется, я сказала что-то не то, – пронеслось в голове у Либертэ. – Надо срочно что-то добавить». Но прежде чем она нашла подходящие слова, Синабр, пожав плечами, произнес:

– Ну, в общем, да. Она права. Я часто вел себя глупо, но теперь с этим покончено. И знаешь почему? Ты вполне способна спасти мне жизнь в третий раз, а я не хотел бы злоупотреблять твоей добротой.

Синабр улыбнулся, Либертэ улыбнулась в ответ. Какое-то время они просто стояли и смотрели друг на друга. Это были секунды абсолютного счастья, мгновение блаженства, которое вдруг настигло их на глубине десяти метров.

Синабр отвернулся, посмотрел прямо перед собой и объявил, что они пришли. В нескольких метрах от них находилась очередная дверь, такая же обшарпанная, как и все остальные. Правда, она была выкрашена в красный цвет. И краска была совсем свежей, Либертэ чувствовала запах. С другой стороны двери слышались крики и смех. Похоже, там было много народу.

– Только после тебя! – объявил Синабр, открывая дверь и с поклоном пропуская Либертэ.

Они оказались в огромном подвале, полном людей. Горели свечи и электрические лампочки, было жарко и шумно. Посетители смеялись, кричали, с шумом ставили на трухлявые бочки свои кружки, налитые до краев. Либертэ отложила люксоматон и огляделась. Здесь было человек двести, не меньше. Почти все – лясникамы. Они играли в бабки и кости, уплетали жареное мясо. Можно было сделать себе татуировку – какой-то женщине с длинными красными волосами набивали трехглавого быка на плече. Казалось, это не доставляло ей никаких неудобств – она весело щебетала с подругами, пока на коже выводили узор.

В углу играл граммофон. Там же стояли клетки с петухами, и птицы явно изнывали от нетерпения. На табличках были написаны их имена: Убийца, Ужас, Бич. У всех петухов были отшлифованы шпоры. Либертэ догадалась, что их готовили к бою.

Почти ничего не замечая, Синабр шел сквозь толпу, приветствуя лишь знакомых лясникамов. Некоторые были не старше Либертэ, но, если судить по их лицам, повидали немало. Какой-то подросток, ростом не выше близнецов, задыхался, посасывая огромную трубку. Либертэ посмотрела на него, вытаращив от удивления глаза.

Посреди комнаты громоздилась выстроенная из подручных материалов арена. Там, вырывая друг другу перья, насмерть бились два петуха. Толпа хлопала в ладоши и что-то вопила по-лясникамски.

– Не беспокойся, я не буду играть. – Синабр поспешил успокоить Либертэ. – Смотри, у меня ни одного поросенка не завалялось. – В подтверждение своих слов он вывернул карманы.

– Хорошо, – тихо ответила Либертэ.

Лясникам, весь покрытый татуировками, поставил перед ними две кружки красного густого напитка и с силой хлопнул Синабра по плечу.

– Привет, братишка. Давно тебя не было видно. Сколько ставишь на следующий бой?

Синабр глотнул из кружки, поморщился и покачал головой.

– Не сегодня, дружище.

Парень в татуировках почесал нос и посмотрел на Синабра, как если бы видел его впервые.

– Что это с тобой? В первый раз вижу, чтобы ты отказался. Что, совсем на мели?

Тем временем на арене один петух почти одержал победу над соперником. Тот лежал, подрагивая, не в силах подняться. У птицы были выдраны перья, и Либертэ чуть не вскрикнула от жалости. Хозяин поверженной птицы, однако, не стеснялся в выражениях.