Бенедикт собирался задержаться в поле еще на несколько дней.И я должен был покончить с делами прежде, чем он вернется домой. Так чтопредстояла адова скачка — к легкому и приятному путешествию время нерасполагало. Мне нужно припомнить должные тени и поскорее отбывать.

Как чудесно было оказаться в месте, столь похожем на мойАвалон — то есть было бы чудесно, да только мои намерения почти доросли доодержимости. Понимать я это понимал, но пересилить себя не мог. Так чтознакомые виды и звуки отвлекли меня лишь ненадолго, а потом я занялсянамеченными делами.

Все должно было сработать. Одной прогулкой я решил бы сразудве проблемы, если удастся сделать это незаметно. Значит, придется пропадатьвсю ночь, но я позаботился об этом и попросил Ганелона прикрыть меня.

Голова моя стала покачиваться в такт вращению колеса, и язаставил себя выбросить из головы все лишнее, думать только о песке, о зернахего и цвете… температуре, ветре, запахе соли в воздухе и облаках…

Потом я спал и видел сны, только не о том, что искал.

Предо мной было колесо какой-то большой рулетки, все мы —мои братья, сестры, я сам и прочие, кого я знал и не забыл, — все мы былина нем и то опускались, то поднимались вместе с ним. Оказываясь наверху, всетребовали немедленно остановить колесо, а когда оно шло вниз — разражалисьпротестами и воплями. Колесо стало замедлять ход, я снова был на подъеме. Рядомвверх ногами висел светловолосый юнец — молил и предупреждал о чем-то, но голосего тонул в неразборчивом гуле других голосов. Его лицо потемнело, исказилось,стало омерзительным и нечеловеческим. Я перерезал веревку на лодыжке, он упалвниз и исчез из виду.

Я приближался к вершине, колесо вращалось еще медленнее, итогда я увидел Лоррейн. Она махала мне, подзывая, выкрикивала мое имя. Ясклонился к ней — она была прямо передо мной. Я хотел ее, хотел ей помочь. Ноколесо вращалось, и меня унесло прочь.

— Корвин!

Я попытался отмахнуться от ее крика — ведь я был уже почтина вершине. Вершина приближалась, и я напрягся, готовясь выскочить. Если колесоне остановится здесь, я выпрыгну из этой проклятой штуковины, даже если погибнупри этом. Я приготовился к прыжку. Колесо щелкнуло еще раз…

— Корвин!

Колесо отдалилось, снова приблизилось и поблекло… Я опятьглядел на мельничное колесо, имя мое эхом отдавалось в ушах, сливаясь с плескомводы и растворяясь в нем.

Я моргнул и провел рукой по волосам. На плечи мне посыпалисьодуванчики, рядом раздалось довольное хихиканье.

Я быстро обернулся.

Она стояла в дюжине шагов от меня — высокая, стройнаядевушка с темными глазами и коротко остриженными каштановыми волосами. На нейбыл фехтовальный жилет, рапира — в правой руке, маска — в левой. Девушкасмотрела на меня и смеялась. У нее были ослепительные зубы, пусть икрупноватые, загорелые щеки, и небольшой нос усеяли веснушки. В нейчувствовалась жизненная сила, это особенно привлекает, даже больше, чем простокрасота. По крайней мере с вершины моего возраста.

Она отсалютовала клинком.

— К бою, Корвин! — сказала она.

— Какого черта, кто ты? — спросил я и заметилрядом с собой на траве жилет, рапиру и маску.

— Ни вопросов, ни ответов, — объявиладевушка. — Сейчас говорят клинки.

Она надела маску и приготовилась.

Я поднялся, прихватив жилет. Проще было фехтовать, чемспорить. Меня беспокоило, что она знает мое имя, и чем больше я думал о ней,тем более знакомой она мне казалась. Ну что же, доставим девушке удовольствие,решил я, надев и застегнув жилет.

Я поднял клинок, надвинул маску.

— Хорошо, — сказал я, изобразил короткий салют исделал шаг вперед. — Хорошо!

Она шагнула навстречу, мы сошлись. Я позволил ей атаковать.

Она начала очень резво: удар — финт — финт — выпад. Мойответный укол был вдвое быстрей, но она сумела отразить его и с той жескоростью ответить. Тогда я начал отступать, вытягивая ее на себя. Девушкарасхохоталась и обрушила на меня град ударов. Фехтовала она отлично и зналаэто. И хотела показать себя. Дважды она чуть не достала меня из низкого выпада,что отнюдь не понравилось мне. И я постарался скорее поймать ее на контратаке.Она беззлобно чертыхнулась, признавая пропущенный удар, и продолжала бой.

Обычно я не люблю фехтовать с женщинами, как бы хорошо нивладели они оружием, но на этот раз я просто наслаждался боем и собой. С такимискусством и изяществом отражала она атаки и наносила удары, что биться с нейбыло чистым удовольствием. И я задумался о том разуме, который крылся за этимстилем.

Поначалу мне хотелось побыстрее вымотать ее, а потомзакончить бой и выспросить обо всем. Теперь я понял, что хочу продлитьпоединок.

Особой усталости в ней не было заметно. На это теперьнадеяться не приходилось. И пока мы двигались взад-вперед по берегу, звеняклинками, я потерял представление о времени.

Должно быть, его прошло достаточно, когда девушка наконецтопнула ногой и в прощальном салюте подняла вверх клинок. Потом сорвала маску слица и улыбнулась мне.

— Благодарю, — сказала она, тяжело дыша.

Я отсалютовал в ответ и снял с головы чертову корзинку.Отвернулся, принявшись за пряжки жилета, а потом вдруг сообразил, что она рядоми целует меня в щеку. И ей не пришлось для этого вставать на цыпочки. Я слегкасмутился, но улыбнулся ей. И прежде чем успел что-нибудь сказать, она взяламеня за руку и повернула лицом назад, туда, где мы только что были.

— Я принесла с собой корзинку с припасами.

— Отлично. Я голоден. И очень хочу знать…

— Я скажу тебе все, что ты хочешь знать, — веселоответила она.

— А как насчет твоего имени? — спросил я.

— Дара. Дара, в честь прабабушки.

Она глянула на меня, словно ожидая определенной реакции.Ужасно неприятно было разочаровывать ее, но я просто кивнул и повторил это имя.

— А почему ты зовешь меня Корвином? — спросил я.

— Потому что это твое имя, — ответиладевушка, — я тебя узнала.

— Откуда ты знаешь меня?

Она отпустила мою руку.

— Вот корзинка. — Девушка достала из-за стволадерева стоявшую там на корнях корзинку. — Надеюсь, муравьи до нее еще недобрались, — сказала она и, выбрав у ручья тенистое место, расстелила тамсалфетку.

Я повесил фехтовальное снаряжение на ближайший куст.