Выезжая из госпиталя в потемках, я ощущал себя летчиком, поднимающимся над далеким сверканием окон в ночных горах, над антрацитовой оправой провалов, склонов, ущелий. Я схватывал руль крепче и представлял, что держу штурвал, набирая высоту по петлистому шоссе, которое словно бы следовало над аэродромной долиной строгому коридору маневров. Я представлял, будто сижу в кабине «Сессны», и подсвеченный мокрым блеском дождя пунктир гирлянды маячковых шаров, навешанных на линии электропередачи, тянется внизу подобно поплавкам невидимой сети, улавливающей таинственных воздушных рыб, что скользят по самому дну, – невидимых днем, а ночью проступающих слитками тумана. Таким – воздухоплавающим, открывающим настоящие высоты с карнизов серпантина – был ночной путь на Мевасерет Цион, поселок, на окраинах которого пересекались многие пути, стягивающиеся со всех концов Иудеи к Иерусалиму.

Отец же жил в особенном месте близ Рамат Рахель – там англичане строили в пустыне полицейские участки, и патрули, в пробковых шлемах и верхом на верблюдах, присматривали за разбойными бедуинами и дерзкими еврейскими поселенцами, то и дело норовившими заселить какой-нибудь уголок, снабженный водой, возвести дома на руинах византийских времен, насадить сады – и пострадать всей общиной от эпидемий и малярии, с которой британцы пытались справиться высадкой эвкалиптовых рощ: лепестковые радиаторы обильных крон выкачивали грунтовые воды из малярийных болот, а саженцы привозились из Австралии. В те времена Лоуренс Аравийский исследовал Негев, зарисовывал руины Халуцы, раскапывал серебряный клад в Мамшите, где при Великом землетрясении византийской эпохи под развалинами налогового управления этой столицы Пути благовоний был погребен годовой сбор.

Напарник закрыл глаза, протянул Шимону Леви трубку и прошептал, выпуская дым:

– Амброзия, а не табачок.

Леви макнул пламя зажигалки в чашку трубки и снова уставился сквозь зеркальное стекло КПП. За ним десантник со снайперской винтовкой, взятой наизготовку, трепался со знакомой девушкой-капралом, приотставшей от патруля, который двигался в сторону Цепной улицы.

– Ты бы шел. Когда явится, я его приму как родного.

– Да, – сказал Леви. – Солнце сядет, и двину.

– Тем более у тебя там гости.

Шимон Леви поднял брови.

– Тот чудик. Сказал: только с тобой будет говорить. Хоть спровадишь его.

Леви промолчал. Зачастил к нему этот русский. Всю неделю ходит. Впрочем, кто в этом городе нормальный?

Леви проводил взглядом девушку-капрала и выглянул из будки КПП, чтобы выпустить дым.

– Али зря паниковать не станет. Даром, что ли, уже вторая группа спасателей его найти не может. Если бы от него еще толк был.

Леви затянулся поглубже и сглотнул дым.

– Похоже, подрядчик сдал Али, – сказал Леви. – Теперь ему приходится по всему Восточному Иерусалиму скакать. На связь выйти боится, послать прикрытие некуда. И, пока мечется, может дров наломать с перепугу.

Напарник шагнул из КПП, ругнулся. Теперь это была их рабочая мигрень: нынче часто приходилось латать агентуру на живую нитку. Они никогда так не работали, с таким риском провала. Толпа из глазеющих по сторонам туристов, из спешащих к Стене Плача ультраортодоксов в разнообразных шляпах и одеждах, в париках и тюрбанах, из юных торговцев, выверенными движениями пропихивающих тележки с товаром и деятельно вихляющих атлетическими ягодицами, поредела. Зажглись фонари, и под ними залоснились стертые подошвами веков каменные ступени улочек.

И тут донесся протяжный вопль муэдзина. Он наполнил каменные простенки, и погруженный уже в прохладные сумерки Иерусалим очнулся и вздохнул, будто вспомнив о себе и о своих проблемах.

– Все, я пошел, – сказал Леви. – Как явится, сразу его ко мне.

Он пристроился за спешащим мимо хасидом и вдохнул, чтобы попасть в его ритм. Эту привычку – перемещаться по городу за лидером – он перенял десятилетия назад у своего командира: тогда евреи из-за риска подвергнуться нападению прямо-таки летали от Шхемских ворот и обратно. С годами службы темп сбавился, но сейчас опасность снова возросла, и он чувствовал это собственными легкими.

Леви торопился в контору, располагавшуюся в здании Русской миссии, построенном в XIX веке, там же, где и городской мировой суд. Скоро его небольшому оперативному отделу придется разъехаться с судьями. Поговаривают, их переведут в Тальпиот, поближе к американскому посольскому городку. Леви споткнулся и машинально схватил хасида за полу, чтобы удержаться от падения. Тот только испуганно обернулся и прибавил шагу.

«Если Али выживет, в Лоде станет одним балбесом больше», – подумал Шимон Леви и вспомнил, что пора бы навестить своего давнего подопечного Хасана. Когда-то тот, как сейчас Али, но без приключений, спалился. Его вытащили, дали госзащиту и поселили в Лоде. Всех таких загоняют в Лод, полиция предпочитает изначально локализовать проблему: чего зря во все концы мотаться, когда петух жареный клюнет. Лод давно превратился в шальное место. Библейский город, у стен которого ангел Габриэль усмирил копьем Сатану, полон шлака – тех, кто некогда шпионил на израильтян; только человек с червоточиной способен стать предателем. Чем же еще аморальным иждивенцам заняться при избытке досуга, как не криминалом?

Леви подумал, что не прочь ухватить за пояс хасида, чтобы преодолеть последний подъем перед Шхемскими воротами, – и понял, что его мучает одышка.

По пути он зашел в лавку к курдским евреям, сжевал пирожок с ливером и луком и постоял, глядя на вечернюю суету, на водителей, зазывавших на маршрутки пассажиров. На улице Рава Кука на панели три парня в лапсердаках кланялись с сидурами[16] в руках и смотрели куда-то вверх. Леви поднял голову – высоко в зените стыла полная луна.

Войдя в офис, он первым делом набил трубку, толкнул раму, выпуская дым и глядя на луну. «Эх, как светит. В полнолуние начинают шастать лунатики. Весь город живет только одной ногой в реальности».

В трех освещенных окнах молились и кланялись монашки. Леви снова затянулся.

Собираясь закрыть окно, он выглянул во двор. Внизу на парапете бассейна с красными карпами кто-то лежал, скрестив руки на груди. Леви присвистнул и спустился вниз.

Заскрипел гравий под подошвами, Леви остановился. Карпы чавкали у поверхности воды, ощипывая побеги водорослей. Русский посапывал.

Шимон Леви потряс его за плечо.

Я открыл глаза и поднял голову, слепо моргая.

Леви спросил:

– Меня дожидаешься?

– Черт, простите. Я приду завтра.

– Подвезти тебя?

– А можете? – я еще не пришел в себя.

Леви помахал рукой, поторапливая.

– Куда едем? – спросил Леви в машине.

– Рамат Рахель.