Нелл тут же снова уснула, ее дыхание щекотало ему шею в вырезе рубашки. Никогда еще Маркус не был в таком положении — он лежит в одной постели с женщиной с самыми невинными намерениями. О своих чувствах к Нелл он не мог сказать того же самого. Правда, сейчас у него не возникало желания ласкать ее, целовать, пробуждать в ней ответную страсть. Как она замерзла, бедняжка! Под длинными ресницами залегли тени. Сейчас ей нужно одно: отдохнуть, забыть о своих страхах…

Ему хотелось заботиться о ней, баловать ее, потакать ее прихотям. И заниматься с ней любовью до тех пор, пока она не забудет о подлецах, которые преследуют ее и наполняют ее жизнь вечным страхом, забудет обо всем, кроме жара его тела.

— Проклятье! — от этих мыслей, у него сразу возникла эрекция. Чтобы победить желание, он приказывал себе думать о Салтертоне, о своем отце. И о главном — предстояло решить, что делать утром. Маркус прижал Нелл к себе и приказал себе спать.

Нелл проснулась от четырех тихих ударов маленьких французских часов на ночном столике и никак не могла прийти в себя, моргая при свете лампы, которую не потушил Маркус. Он лежал рядом и прижимал ее к себе. Как с ним тепло и уютно!

Она вспыхнула, вспомнив, что сама попросила его остаться с ней, лечь с ней в постель. Обнять ее… Наверное, она была не в себе!

Он всю ночь спал одетым. Нелл инстинктивно поверила ему, и Маркус оправдал ее ожидания. Он вел себя с ней нежно и заботливо — как и подобает истинному джентльмену.

Не просыпаясь, Маркус нахмурился. Нелл улыбнулась, увидев знакомую складку между бровями. Она уже начала привыкать к нему. Привычная мрачная гримаса больше не страшила ее. Она понимала: Маркус боится за своих близких… и беспокоится за нее. Значит, она ему небезразлична.

Нелл чуть-чуть повернулась и поморщилась: шея затекла. И сразу же заболела голова. Маркус тоже ранен… Она сама ранила его. Позволит ли он ей осмотреть его рану, убедиться в том, что она заживает? Наверное, нет. Нелл улыбнулась, вспомнив, как Маркус делает вид, будто ему не больно. Он презирает слабость, а собственную боль преодолевает силой воли, не давая телу времени на отдых и исцеление.

Она рискнула провести по его груди кончиками пальцев.

— Маркус, — прошептала она, снова закрывая глаза. — Любимый…

Пробили часы, и Маркус пробудился ото сна, в котором видел Нелл: ее руки ласкали его, теплые губы целовали, волосы щекотали, она шептала ему слова любви…

Он повернулся на подушке. Четверть пятого. Он помнил, что сегодня должен встать очень рано… но почему?

Кто-то пошевелился сбоку от него — мягкий, нежный, и Маркус выругался про себя. О чем только он вчера думал? Видимо, вчера он не думал вовсе, а поддался инстинктам.

Нелл он видел не во сне; она лежала рядом, в его постели, там, куда он ее уложил в полубессознательном состоянии, когда она была не в состоянии отличить хорошее от плохого. И вот результат: хотя они провели ночь совершенно невинно, Нелл все равно безнадежно скомпрометирована.

Точнее, была бы скомпрометирована, будь она леди. Но Нелл — всего лишь модистка. Ее репутация, можно сказать, не пострадала, чего не скажешь о нем. Старший сын графа, наследник титула, не женится на модистке, если он заботится о чести семьи, о своем долге и своих обязанностях!

Но теперь он обязан заботиться и о Нелл — больше, чем когда бы то ни было. Маркус лежал неподвижно и думал, что делать. Первым делом надо отнести ее в ее комнату, уложить в постель. Затем убрать все следы ее пребывания здесь, приказать Оллсопу держать язык за зубами, как-то объяснить рану Нелл матери и сестрам, все рассказать отцу, наладить круглосуточную охрану дома…

Проклятье! Что, если Нелл решит, что после сегодняшней ночи он должен… что? Она ведь не пострадала… Главное, чтобы никто ничего не узнал.

В конце концов, она — не девственница. Маркус тут же отругал себя за эту мысль. Тупица! Еще неделю назад он бы предложил женщине, очутившейся в таком положении, деньги и рассчитывал бы на ее благодарность. Но Нелл — не какая-то женщина. Да и ему гордиться нечем.

Она пошевелилась, прильнула к нему, и его ноздри, уловили аромат спящей женщины. Он подействовал на Маркуса как наркотик; возбуждение, овладевшее им, мигом заглушило угрызения совести. Приглушенно выругавшись, Маркус вылез из постели, нашел ее капот и откинул покрывало.

— Нелл!

— Ммм?

— Просыпайтесь, вам нужно возвращаться в вашу комнату.

Где ее домашние туфли? Или она была босиком? Маркус упорно старался не смотреть на Нелл, свернувшуюся калачиком в его постели — и в его халате. Вдруг она рывком села и протерла глаза.

— Ох! — От резкого движения она поморщилась и не сразу, но сообразила, где находится. — Ах! — Лицо ее было достаточно красноречиво. Если бы их положение не было таким серьезным, он наверняка улыбнулся бы, так не вязалась с ее смущенным лицом залихватская повязка на голове. — О боже мой!

Маркус с трудом сохранял невозмутимое выражение; вовсе не нужно, чтобы она видела, что он над ней смеется.

— Да уж, действительно.

— Мне нельзя здесь оставаться!

— Вот именно. — Видя, как она покраснела, Маркус с трудом удержался от улыбки. — Вы сможете идти самостоятельно или мне отнести вас на руках?

— Я уверена, что могу идти, спасибо! — внезапно холодно ответила она. — Но сначала позвольте мне переодеться.

Он протянул ей капот и отвернулся, когда она вылезла из постели. Он услышал тихий шорох, когда его халат упал на пол.

— Вы готовы?

— Спасибо, я дойду сама.

— Как голова?

— Болит. Наверное, так же, как и ваша.

— Моя?

— Наверное, вчера вечером вы напились, иначе я не очутилась бы в вашей постели, милорд, — сухо ответила она.

— Вы сами попросились остаться, мисс Латам.

— Меня ударили по голове, — возразила она. — Наверное, я не отвечала за свои слова и поступки… Но вас по голове никто не бил. Вы, наверное, обо всем расскажете?

— О чем? Что вы провели ночь в моей постели? — Не так он представлял себе их утренний разговор. Теперь перед ним была вовсе не хрупкая, нежная женщина, которая так крепко прижималась к нему всю ночь!

— Нет. — Нелл презрительно хмыкнула. — О незваном госте!

— Никому, кроме моего отца. Оллсоп же будет держать язык за зубами.

— Превосходно. Я скажу Мириам, что вчера ночью упала и ударилась головой о буфет.

— И сами сделали себе перевязку? — Ее независимость начинала его раздражать. Маркус напомнил себе: он сам не хотел, чтобы дрожащая женщина бросалась ему на грудь и ожидала от него бог знает чего. Но почему-то ее холодность ужасно его злила. В конце концов, она всю ночь провела в его объятиях! Обычная женщина выразила бы ему больше признательности…