– А как поймешь – расскажешь?

– Обязательно расскажу. Потом, позже…

– Ну ладно, коли так. Пойду я тогда. Ты уж не забывай меня, голуба, в новой-то своей жизни… Не бросай…

– Ну что вы такое говорите, Нина Степановна! Конечно, не брошу!

– Вот и не бросай. Ладно, пойду я к себе…

– Вам помочь до квартиры дойти?

– Не надо, я сама. А ты иди, иди по своим делам, задерживать не буду. Давай, милая, до свидания!

– До свидания, Нина Степановна…

Проводила соседку, еще постояла у зеркала в прихожей, пока Мотя не заскулил жалобно – ну сколько можно морить меня голодом, бессовестная!

– Не скули, Мотя! Я тебя слышу! Я тебе сейчас колбаски дам – много колбаски! Хотела овсянку сварить, да некогда, надо в банк идти… А ты от пуза наешься, ладно? Чтоб не скулил больше… А я пока паспорт найду… Куда ж я его задевала, надо вспомнить!

Паспорт нашелся быстро, и вскоре они с Мотей вышли из дома. Снег уже не валил хлопьями, а пролетал мелкой блескучей искоркой. И даже солнце проглядывало изредка, слепило глаза.

В банке она сняла со счета крупную сумму – чтобы лишний раз не ходить. Мотя ждал ее на крыльце, сидел, как изваяние, смотрел в стеклянную дверь. Увидел, подпрыгнул радостно…

– Ну что, Моть, идем к своим?

И сама удивилась, как легко и радостно это из нее вылетело – «к своим»! Какое ж это счастье, когда есть «свои»! Странно, что многие этого не понимают… Может, оттого и не понимают, что все время в этом счастье живут и не ценят его по-настоящему?

Интересно, а она-то сама… Она может ли стать для Вари с детьми своей? Не благодетельницей и спасительницей, а просто – своей?

Это вопрос, конечно. И еще вопрос: как не стать благодетельницей и спасительницей? То есть – в тягость не стать? Потому что постоянно испытываемое чувство благодарности со временем тяжелеет и незаметно становится почти невыносимым…

Но как тогда помогать? Чтобы ни Варе, ни ей не стать заложниками благодарности? Как?

Может, Варю надо отпустить на работу? Да, это мысль, между прочим…

А что? Можно ведь, например, в детский сад устроиться, хотя бы нянечкой… И Мишеньку тогда в сад возьмут… А можно и воспитательницей, если возьмут. Или еще на другое какое место… Надо спросить, есть ли какое у Вари образование.

Да, на работу ее отпустить! Это и впрямь хорошая мысль. А она бы с детьми сидела. Бесплатной нянькой. Как сейчас говорят – волонтером… Хотя никакого опыта у нее в этом деле нет… Откуда?

Но если честно самой себе признаться… Очень ведь хочется этого опыта! Можно сказать, душа женская требует этого опыта! А если требует – значит, и даст. И все у нее получится, отчего ж нет? Мишенька – он такой славный… И Дашенька – просто прелесть что за девонка! Смышленая, быстроглазая…

Вдруг услышала, как заскулил Мотя, натянул поводок. Оглянулась:

– Моть, ты чего? Что случилось? Я быстро иду, да?

Мотя глянул жалобно, снова заскулил, прижался к ее ноге.

– Ну, извини, Моть… Я и сама себя не узнаю, извини. Лечу как на крыльях, почти бегу! Да, сама себя не узнаю… А хочешь, давай постоим, отдохнем? Ты ж у меня не молоденький, я понимаю…

Улыбнулась, прикрыла глаза, подставила лицо пролетающим мимо снежинкам. Господи, хорошо-то как! Хорошо куда-то бежать, торопиться. И знать, что ты нужен, что тебя ждут…

Интересно, у Мишеньки после сна спала температура? Или опять поднялась? Надо бы зайти в супермаркет, фруктов купить… И соку… И чего-нибудь вкусненького… Кажется, дети йогурты любят? И творожки? И еще эти… Шоколадки в фольге, внутри с игрушками… Забыла, как называются.

Да, надо обязательно зайти и купить…

– Ну что, Моть, отдохнул? Идем? – спросила нетерпеливо.

Мотя возмущенно тявкнул в ответ: и двух минут не прошло, хозяйка! Куда бежим-то? Что это за жизнь такая пошла – все время куда-то торопимся?

– Ну что ты, Моть, ей-богу… Капризничаешь, как маленький! То тебе по собачьим делам срочно приспичит, то быстро идти не хочешь! Между прочим, я ведь из-за тебя не дослушала Варю, ты меня на улицу утащил, помнишь? Так неловко получилось – посреди разговора… Варя только начала рассказывать, что с ее мужем случилось, что оговорили его… И про свекровь свою что-то такое сказала… Будто она против сына показания дала… А может, я что-то перепутала, неправильно поняла? Не могла же родная мать его так подставить, в самом деле! Нет, быть такого не может! Надо будет снова к этому разговору вернуться, Моть. Вот сейчас придем и все спросим…

* * *

– Но этого же не может быть, Варенька! Ты хоть понимаешь, что сейчас говоришь? Понимаешь, в чем обвиняешь свою свекровь? Она же мать, она не могла… Да это же… Это же в принципе невозможно!

Лидия Васильевна прижала руки к груди, чувствуя, как сильно колотится сердце. Нет, правда… Слишком уж невероятной была ситуация, чтобы мать дала показания на своего сына! Причем добровольно! Никто не просил, сама пришла в полицию и заявила: это мой сын убил человека, я знаю!

Варя смотрела на нее отчаянно и как будто виновато. Потом всхлипнула и провела пальцем под носом, как ребенок, приготовившийся заплакать. И заговорила быстро, на высокой дрожащей ноте:

– Да разве я ее обвиняю, Лидия Васильевна? По-моему, я вообще никого обвинять не умею… В принципе… И я понимаю, конечно, как все это трудно воспринимать, как трудно этому верить, но… Это же так и было на самом деле… Хотя я и правда никого обвинять не умею!

– Как это – не умеешь?

– Да вот так! Я ведь в детском доме выросла, а там совсем другие критерии отношения к обидам! Там к ним… Как бы это сказать… Привыкаешь. Считаешь за норму. Не воспринимаешь обиду как обиду, понимаете?

– Нет, не понимаю, прости…

– Ну как вам еще объяснить? Мне кажется, это так просто… Ты привыкаешь с младенчества к тому, что ты детдомовец, что ты не такой, как все. Привыкаешь к мысли, что ты человек низшего сорта и что обязан терпеть обиду от каждого, кто вдруг захочет тебя обидеть… Это все ерунда, когда говорят, что детдомовцы злы и жестоки, вовсе нет! Они не жестоки, они просто людей по-другому воспринимают… Постоянно подвоха от них ждут, понимаете? И никогда не удивляются, если действительно его получают… Будто так и надо, и правильно…

– Значит, в детдоме тебя обижали?

– Да нет… Хотя всякое было, конечно… Я ж сейчас не про детдом говорю, а про взрослую жизнь! Что пребывание в детдоме накладывает свой отпечаток… Вот меня, например, Гришина мама, Виктория Николаевна, сразу не приняла, знать меня не хотела. Вы думаете, я сильно переживала по этому поводу? Вовсе нет… Ну не приняла и не приняла. Значит, так надо. Значит, я такая и есть, ущербная. И с этим живу. Главное, что Гриша меня любит, его бабушка меня любит, это само по себе уже много, это уже большое счастье! А свекровь… Нет, я на нее не обижалась… Нет…