Внезапно воспоминания прорвали плотину, и я снова очень ярко ощутил все: запах папиных сигарет, стрекотание сверчков и тошнотворное ощущение пустоты где-то в желудке.

— Но это было еще не самое худшее, — продолжил я, слыша, как задрожал мой голос. — Хуже всего было то, что я никогда не хотел возвращаться домой. Я просто хотел остаться на холме с папой, где так темно и тихо и не нужно иметь дело с моей шумной, пьяной, ужасной матерью. И из-за этого я кошмарно себя чувствовал. Из-за того, что не люблю ее.

Я вытер лицо ладонью и пару раз глубоко вздохнул.

— Поэтому я начал фантазировать, когда мы ездили туда. Я представлял себе, как я приеду на этот самый холм, уже взрослым, вместе со своим собственным маленьким сыном. И мы будем вместе смотреть на звезды — точно так же, как я смотрел на них со своим отцом, но теперь это будет лучше, потому что в конце концов мы оба очень захотим вернуться домой. Мы захотим вернуться домой, потому что там нас будет ждать его мать, и она не будет пьяной, и мы оба любим ее, и она любит нас. Вот и все. — Я не решался взглянуть на Дженну. — Вот такая фантазия была у меня о будущем.

Дженна ничего не отвечала. Дрожащей рукой я снова включил магнитофон, сделав звук потише.

— Не знаю, почему именно она пришла мне сейчас на ум, — продолжил я, делая вид, что смеюсь. — И знаешь, я вовсе не хочу сказать, что там, на холме, со мной должен быть непременно сын, а не дочь, или что моя жена не должна быть там вместе с нами…

— Заткнись, — перебила меня Дженна. — Просто… заткнись.

Я посмотрел на нее и увидел, что она натянула одеяло на голову, как плащ. Я включил верхний свет и заметил слезы на ее щеках.

— Что случилось?

— Выключи свет.

— Скажи мне, что случилось, — попросил я, поворачивая выключатель.

— У тебя нет права на вопрос, — заявила она глухим голосом из темноты. — Помнишь? Ты выбрал вызов. Мы собираемся заниматься этим чертовым сексом в машине или нет?

— Я вызываю тебя на объяснение: почему ты плачешь? — Я настаивал, потому что был уверен, что каким-то образом все испортил.

— Так нечестно.

— Нечестно? — Я начинал сердиться. — Мы едем в машине среди ночи, дурачимся по-всякому, ты предлагаешь поиграть в какую-то детскую игру, а потом ни с того ни с сего — бабах! — ты задаешь мне очень серьезный вопрос, я рассказываю тебе то, что еще никому не рассказывал, а ты начинаешь плакать, и я не знаю, какого черта здесь происходит, а ты не хочешь мне объяснить. Ты ничего не хочешь мне объяснить. Я не знаю, почему ты спишь со мной, или почему ты едешь ко мне домой, или что ты думаешь о нас с тобой. Вот это действительно нечестно.

Она громко всхлипнула.

— Я старался как мог, Дженна. — Я отчаянно пытался понять ее. — Ты должна сказать мне, как у меня все получилось.

— Давай лучше вызов, — разбитым голосом попросила она.

— Я вызываю тебя на объяснение: почему ты плачешь?

Минуту Дженна собиралась с силами, а затем вытерла глаза краем одеяла. Я приготовился выслушать ее ответ.

— Я сплю с тобой, потому что ты умный, и добрый, и веселый, — тихо сказала она. — И я решила поехать к тебе домой, потому что ты все время говоришь о своем отце, и я поняла, как много он для тебя значит, и я чувствую себя виноватой, потому что не была добрее к тебе. Но ты сидишь на экспрессе, который мчит прямо к деловым кругам Америки, и дому в пригороде, и Клубу Львов,[11]и тридцати шести лункам на поле для гольфа каждые выходные в загородном клубе, практически закрытом для черных, — а это все не то, чего я хочу. Ты собираешься стать главой «IBM» или какой-то другой фашистской организации и провести оставшуюся жизнь на совещаниях, стать важной шишкой — и этого я тоже не хочу. Поэтому, если бы все это время ты не был со мной так чертовски мил и так настойчив, я бы давным-давно закончила наши отношения, ведь все, что касается тебя, слишком очевидно, и предначертано, и совершенно однозначно, а я этого чертовски боюсь.

Я почувствовал себя опустошенным.

— Так почему ты плачешь? — снова спросил я через несколько минут.

— Потому что я запуталась, — ответила Дженна. — А когда ты мне вот только что рассказал свою фантазию о семейной жизни, о том, что ты чувствовал, когда был маленьким, и как у тебя разрывалось сердце, мне стало еще хуже. Потому что именно этого я и хочу. Глубоко-глубоко внутри, под всеми планами, которые я строю насчет своей жизни, я хочу именно такую семью и такую любовь — больше всего на свете. Вот почему я плачу.

Облегчение захлестнуло меня.

— Запуталась — это не страшно. Вдвоем мы сумеем с этим справиться.

— Как? — выкрикнула она. — Я влюбилась в тебя, а этого я как раз и не хочу! Как ты собираешься помочь мне разобраться с этим?

— Не знаю. — У меня неожиданно закружилась голова. — Но у меня есть еще одна фантазия. Та, которую я так и не решился рассказать тебе.

— Не хочу ничего слышать.

— Она очень проста. Моя фантазия — сделать тебя счастливой.

— Чтоб тебя! — Дженна снова расплакалась. — Именно об этом я и говорю. Именно из-за этого всего я уже ничего не понимаю.

Мы заехали в плотный туман, видимость нулевая. Когда я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на Дженну, руля уже не видно. Одеяло превратилось в окровавленный саван, из которого выглядывает лишь ее бледное, безжизненное лицо.

— Извини, что не оправдал ожиданий, — говорю я.

— Ты знал, чего я хочу, — отвечает Дженна, отодвигаясь, когда я тянусь к ней. — Ты знал, как это для меня важно.

Туман проглатывает ее. Я пытаюсь схватить ее и чуть не падаю, и тут слышу, как кто-то зовет меня.

— Йо.

Я открываю глаза и вижу, что Кертис смотрит на меня в зеркало заднего вида.

— Приятель, ты там как?

— Все о’кей. — Я вытираю щеки тыльной стороной ладони и сержусь на себя за то, что сорвался при незнакомце. Мы приехали в аэропорт. — «Бритиш Эйрвейз», да?

Кертис кивает. У меня звонит телефон.

— Питер Тайлер.

— Куда вы направляетесь? — спрашивает Тиллинг.

— В Москву.

— Мы изъяли ваш загранпаспорт, когда проводили обыск в вашем доме.

— У меня их два. Второй — в моем дипломате.

Тиллинг молчит.

— Это не так уж и необычно для тех, кто часто путешествует на Ближний Восток, — неловко добавляю я. — Потому что надо посылать свой паспорт в разные посольства для получения виз, и никогда не знаешь, когда же они его тебе вернут… — Я замолкаю. — Грейс?

— Вы связались с Андреем? — отрывисто спрашивает она.