Она тоже видела. Всё это было не просто угарным сном. Может, дурман или умело сыгранное представление. В любом случае, главный актёр и зачинщик был известен. Надо было только дознаться до Яшки. Но председательский день грозил не кончиться на этом.

– Новость прилетела, – вновь заговорил участковый. – В реке утоп кто-то. Лесник нашел труп. Поехали.

Голова у Игоря Петровича трещала, как труха в огне. В преисподнюю не наведывайся – и при жизни настрадаешься.

Предслава молчала. Но не так, словно ушла в себя, а словно пыталась поддержать. Она то и дело поглядывала на Игоря Петровича, пока они ехали на машине участкового по лесу. Здесь было темно и тихо. Невыносимо тихо.

Когда машина лесника замаячила на краю крутояра, а председатель с участковым вышли, Предслава осталась внутри. Но перед тем как Игорь вышел, девочка пожала ему руку. Могла ли она знать что-то, никому неведомое?

Наверное, могла. Потому, что когда Игорю Петровичу предстало мёртвое тело, он упал, выставив руки вперёд, тщетно пытаясь отгородиться от увиденного. Он слышал, что душа отсоединяется от тела только в момент смерти. Но пока падал, не чувствовал ничего. Ни мира, ни людей вокруг. Ни себя самого. Его дух преждевременно покинул тело.

«Кто ты?» – настойчиво давил Яшка.

«Я Игорь Петрович. Председатель сельсовета Владимирского района. У меня недавно умерла сестра. Вот она, вытащена лесником на берег. Ей хорошо, лежит, спит…»

Может, и сестры у него никогда не было? И его самого тоже?

В поисках ответа Игорь Петрович быстро поднялся, в полубредовом состоянии добрел до Василисы. Её глаза были уставлены в ночь, а рот полуоткрыт. Она хотела что-то сказать ему, брату.

Игорь Петрович лёг рядом, стараясь не обращать внимания на холод, который источала Василиса. Обо всём прочем забыл.

– Ты жива? – приглушенно спросил он. По коже пошёл сильный мороз. Василиса не смотрела на него. И не говорила. И голову не поворачивала. Игорь Петрович ждал, что она сейчас ухмыльнётся и скажет, что это был глупый розыгрыш. Скажет, что это такой обычай был раньше или ещё что умное. Но обмороженные уста застыли в загадочном вопросе.

– Ты… жива? – неуверенно спросил Игорь Петрович. Мир растворился в его слезах.

Ничего уже не видел Игорь Петрович, но чувствовал, что сжимал в руках что-то мерзлое и закоченелое.

– Ты жива? – безнадежно спрашивал он, пытаясь собственным дыханием оживить Василису. – Жива? Жива? Жива?

Игорь куда-то полетел. Не знал, откуда и куда. Может, из ниоткуда в никуда? Больше ощутил, чем услышал:

– А ты жив? – спросила Василиса.

Требы

Выстрел вышел такой громкий, что Яша перестал воспринимать любые звуки, но даже не моргнул. Дело привычное, пусть и вредящее перепонкам. Отдача получилась сильнее обычного, потому что Яша забыл поставить амортизатор для смягчения удара. Плечо хрустнуло, выбив судорожный вздох боли.

Он не слышал, как упала птица, но был уверен в выстреле. Это была казарка. Перед тем, как спустить курок, он уловил её гогот, похожий на лай. Только после выстрела вспомнил, что она вроде как была занесена в Красную Книгу. А может, и не была, и он просто себя таким образом раззадорил.

Другие птицы стремглав разлетелись, взмахом крыльев послав рябь по реке.

Последние пару дней погода стояла более чем располагающая. Ни холодно, ни жарко, и в чаще леса гнуса стало меньше. Только сегодня северный ветер пригнал волны непроницаемых облаков. Сгущалась гроза, но Яша всё равно собирался поохотиться и лишь потом вернуться в свой лагерь.

С тех пор как нашли Василису, он обосновался в лесу. Здесь было спокойнее, безопаснее и укромнее. И сытнее. А кроме того, он был сбит с толку, выбит из колеи, и едва ли кто-нибудь мог ему помочь.

В первый же день он вернулся к реке, к той излучине в чащобе, где встретил Василису. Яша надеялся встретить её дух где-нибудь здесь, пока тело ещё не погребли.

Он выполнил свою часть: подготовил всё к отходу бога – хоть и подташнивало быть инструментом в чьих-то руках, как ружьишко ИЖ-26 было инструментом в его собственных. Он не знал, что делать. Не знал, кто он сам. Кем был и кем стал.

Яша замотал головой, отгоняя преследующий трезвон из ушей.

Казарка оказалась увесистой, с красно-чёрным брюхом, перемазанным тёмной кровью. Надо было проверить слопец 23на глухаря и вернуться в лагерь до того, как затурсучит дождь.

Яша зарядил чок24, закинул птицу в мешок и, пробираясь сквозь белые венчики ежеголовника, двинул обратно.

За спиной громыхнуло – гроза примчала. Раньше он от бури бежал. Сейчас же с нездоровым упоением ждал, когда по небу зашагают молнии, а земля укроется густым мраком.

Много чего он начал замечать, о чём раньше и не задумывался. Так, странным образом выходило, что силки и самоловы его выучила ставить мать – по таежным, искрошившимся журнальчикам. А батька повадил ходить на охоту и научил стрелять.

Самолов оказался нетронутым, и Яша почему-то приободрился. Жерди, образовывавшие узкий проход для приманиваемого глухаря, были на месте. Бревно – опадная тяжесть – всё также висело, ожидая жертву. Издалека бревно походило на огромную курительную трубку, а узкие стенки прохода были схожи с ногами индейца, курившего трубку. Куст сурепки над бревном дополнял образ, смахивая на перья индейского головного убора.

Яша решил не трогать самолов. Но не успел сделать и шага, как в кустах ряцнуло, и щелчок оборвавшегося коромысла возвестил о том, что бревно свалилось. Яша заметил грязновато-замшелое тельце русака, приплюснутого бревном.

Он всегда считал, что убийца и охотник – не одно и то же. Охотник получает удовольствие не от убийства, а от самого процесса ловли, погони, стрельбы или выделки ловушки. В такие моменты он – в каком-то смысле создатель, живописец, пишущий полотно судьбы, на котором изображает себя во всей величине своих навыков и сил.

А убийца упивается бессилием жертвы, тем, как утекает жизнь, передаваясь ему. Он в эту секунду – разрушитель, давящий лучшее, что есть в живом существе – в жертве и в нём самом. Он растворяется в своей независимости от любых сдерживающих моралей.

Сегодня Яша не мог уверенно сказать, что в нём живет один только охотник. Последние дни с их необъяснимыми событиями странно отразились на его памяти. У него словно случился пролежень, он впал в горячку – состояние между-между, когда не знаешь ни где ты, ни когда ты, ни кто ты.

Ему казалось, что он слышал, как русак выдыхает последние капли тепла. Яша подошёл