Входную дверь кто-то открыл. Я подошел к порогу и замер. Светло-зеленый лес возле дома казался сказочным. Напоминал изображение из компьютерной игры, какое бывает, когда включаешь ночной режим. И руки у меня тоже были зеленоватые, будто у двойника из параллельной реальности.

Я вышел на улицу и шепотом позвал Юакима, надеясь, что тот где-то поблизости. Тут я увидел какое-то шевеление среди деревьев и остановился. Хоть Юаким за последнее время сильно вырос, фигура там, в лесу, была намного крупнее. К тому же Юаким был в таких же очках, как и я, и быстро меня заметил бы. А вот для всех остальных я превратился в тень.

Вжавшись в стену, я сделал несколько осторожных шагов вправо. Из леса действительно вышел человек. Лица у него не было, и направлялся он ко мне. На голове был капюшон – это из-за него я не различал лица. Из-под капюшона выглядывал лишь кончик носа.

Нет, это невозможно.

Чего он тут делает? Страх вгрызался в мой мозг. Может, очки показывают какое-то дурацкое кино, ничего общего с реальностью не имеющее? И тем не менее вот он, Человек в капюшоне, – и приближается. Сердце стучало где-то в горле, пробивая дорогу к голове.

На этот раз медлить нельзя.

Высмотрев на земле камень, я наклонился и схватил его. И зажмурился. Когда я открыл глаза, Человек в капюшоне никуда не делся. Но он подошел ближе. Я с такой силой стиснул зубы, что челюсть прострелило болью. Нет, больше я этого не допущу. И время тянуть не стану. Подняв камень, я бросился к фигуре и ударил незнакомца камнем по голове. Это не кино, Человек в капюшоне настоящий, он вцепился в меня, я ударил снова. На этот раз он повалился на землю и завопил от боли. Я присел на корточки, занес над головой руку с камнем и опять впечатал камень ему в голову. Послышался треск, и Человек в капюшоне испустил тихий стон. А я ударил еще.

– Хватит! – послышалось сзади.

Я бил, насколько у меня сил хватало.

– Дидрик, хватит!

Кто-то обхватил меня, но я тут же попытался вырваться и ударить заново, раскроить ему голову.

– Не надо, – голос принадлежал Юакиму, – это же учитель.

Я замер и сорвал с себя очки. Даже в темноте я отчетливо разглядел струйку крови, текущей по виску учителя.

– Ну да, ну да… – бормотал дед, потирая подбородок.

Потом он поднес руку ко лбу и погладил себя по жидким волосам.

– Ну да, ну да… – все повторял он.

Я прекрасно понимал, о чем он, хотя «ну да, ну да» говорят только старики. Мы сидели на кухне у него в квартире, дед пил пиво, а я – воду. Он то и дело отхлебывал из своего стакана, я же в свой лишь смотрел.

Разумеется, мне следовало бы все объяснить, но о непонятных вещах я плохо умею рассказывать. Дедушка рыгнул и покрутил бутылку в руках. Я попытался думать о водяных черепахах, но их всех уже давно истребили. По крайней мере, так кажется.

Слез у меня больше нету. Хватило на то, чтобы два раза сказать: «Простите», после чего это слово будто застряло в горле. Если сделал что-то ужасное, «простите» вообще ничего не значит. Это все равно что плевать в костер, стараясь его затушить.

– Многие говорят, что, дай им возможность прожить жизнь заново, – они не стали бы ничего менять, – сказал дед. – А я вот, наверное, много чего изменил бы.

– Я тоже. Практически все.

– Но иногда мы сильно ошибаемся.

– Почему?

– Потому что надо помнить, что в жизни каждого из нас есть неизвестный фактор, «икс». Вот представь: мы выходим на улицу и поворачиваем направо, к магазину. Скорее всего, ничего необычного не случится, но выбор мы сделали. Свернули направо. Результат этого выбора – то, как мы проживем следующие дни, недели и годы. И что, если мы вместо этого повернули бы налево? Что, если взять и сесть в первый попавшийся автобус и посмотреть, куда он нас привезет? Может, там мы познакомимся с кем-нибудь. А может, автобус попадет в аварию. А вот стукнет нам в голову – мы ни с того ни с сего купим лотерейный билетик и выиграем несколько миллионов! Или что-нибудь случится, но не сразу. Пройдет несколько месяцев, и произойдет нечто, причем именно из-за того, что сегодня мы свернули направо. Причина, по которой мы находимся здесь и сейчас, определяется выбором, который мы делаем на каждом шагу. И порой от такого незначительного выбора зависят жизнь и смерть.

– Но ты-то сказал, что, будь у тебя выбор, – ты много чего изменил бы.

– Ясное дело! Вот только не знаю, правильно ли это. Если бы я вернулся и сделал иной выбор, то не исключено, что я много лет назад уже умер бы, а значит, такой выбор особо умным не назовешь.

– Если бы у меня был выбор, я бы отмотал время назад и не стал бы бить… учителя.

– Да, сейчас ты так думаешь.

– Я всегда буду так думать.

– Возможно.

Дед поднес к губам бутылку и допил последние капли. Когда он вернул ее на стол, на дне оставалось лишь немного пены.

– Но вообще, учителям лучше быть готовыми к тумакам, – сказал дед.

– Но я же мог… его убить.

– Знаешь, люди более стойкие, чем на первый взгляд кажется. Как-то раз один каратист заехал мне по горлу, и я уж думал, точно кони двину. Но уже к вечеру и думать забыл. Подумаешь, маленькая дырочка в черепе – главное, чтобы мозги на месте остались.

Если дед таким образом меня утешал, то выходило у него не очень. Его просто не было там той ночью, и он не видел, как смотрят на меня Юаким и все остальные. В их глазах был страх. Они могли и не говорить, что я чокнутый. И что они до смерти меня боятся. Я и так понимал – нашей дружбе конец. Лишь Юаким спросил, как я, но так тихо, что я едва расслышал вопрос.

Избушка находилась в самой чаще леса, и Эдвальд бесконечно долго искал полянку, где мог бы приземлиться вертолет скорой помощи. Я держался в стороне, но не отходил далеко, чтобы полицейским не пришлось за мной бегать.

Учитель наверняка умрет – я почти не сомневался. Я даже представлял себе похороны: весь класс, кроме меня, печально провожает беднягу в последний путь. И зачем ему вздумалось надевать капюшон, когда приспичило выбежать по малой нужде? Разве нормальные люди так делают? Ведь на улице было тепло!

Учитель дышал, и нас заверили, что с ним все будет в порядке, но я не сомневался: он в любой момент может испустить дух! Я был в этом так же уверен, как и в том, что никто никогда больше не скажет обо мне ни единого доброго слова. Ну, может, кроме дедушки, но он, наверное, не считается.

– Теперь тебя, скорее всего, переведут на домашнее обучение, – сказал дедушка.

– То есть это ты будешь меня учить?

– Ну, я надеялся, может, нам пришлют такую симпатичную учительницу в короткой юбке и на каблуках.

– Что, правда?..