Дед захохотал так, что стены чуть не рухнули.

– Придется тебе смириться со мной. А уроки по физкультуре и семейным отношениям будем тебе на дисках показывать.

Ничего смешного в этом нет, хоть дед и смеялся как подорванный. У большинства родителей моя выходка на несколько месяцев отбила бы охоту смеяться, а деду одного дня хватило, чтобы в себя прийти.

Мне бы порадоваться, потому что от излишней серьезности только хуже бывает. К тому же дед на меня не ругался, пускай я это и заслужил. Возможно, его брань мне даже на пользу пошла бы. Улыбаться-то я все равно разучился. Голова моя стала тяжелее всего остального тела.

Дед отправился в туалет, а я уставился в стенку, совершенно потерянный. Дверь дед не прикрыл, поэтому я прекрасно слышал и бульканье, и его «о-ох». Мочевой пузырь у деда огромный, прямо как бассейн.

Из коридора послышался звонок.

– Откроешь? – крикнул дед из туалета.

Полиция – сразу решил я. Или служба опеки. Или жена учителя – заявилась с ножом меня убивать. Я открыл дверь и отшатнулся.

– Мама? – ахнул я.

– Мне обо всем сообщили. – Мама провела рукой по волосам. Папа всегда считал, что стрижется она чересчур коротко.

Мы сидели за столом на кухне, и я разглядывал пятна от свечек на столешнице. Дед предложил маме пива, но она попросила воды. И поинтересовалась, нет ли у деда сейчас каких-нибудь срочных дел. Тот ответил, что нет, однако тут над столом повисло такое тягостное молчание, что дела все-таки нашлись, хоть и не особо срочные, и дед вышел из кухни.

– Ты как себя чувствуешь? – спросила мама.

Вообще мамам свойственно задавать этот вопрос, но от своей не ожидал.

– Чувствую… Как-то чувствую. Бывало и лучше. Мне очень жаль, что так вышло. Что все так вышло.

– Кажется, будто оно никогда не кончится, да?

Я промолчал. А мама вдруг накрыла своей рукой мою. Произошло это так неожиданно, что я едва не отдернулся.

– Тебе нелегко пришлось. Нам всем нелегко, и все мы по-разному справляемся с трудностями. Но мне надо тебе кое-что рассказать. Понимаешь, я… Я кое-что узнала о папе, – медленно проговорила она.

– О папе?

– Да. Судя по всему, он не все нам рассказывал. Я подозревала, что он недоплачивает налоги. В его отрасли это дело обычное. Но налогами не ограничивалось.

Мама сильнее стиснула мне руку.

– По вечерам он часто уходил куда-то. Потом говорил, что просидел всю ночь на работе, и я верила. Но… На самом деле он не на работу уходил.

– Он был контрабандистом?

– Контрабандистом? Нет. А с чего ты так решил?

– Я не решил. Знаю только, что… Ну, у него были деньги. И еще мы в Марокко ездили, а там гашишем торгуют. Однажды в Эс-Сувейре папа куда-то подевался, а потом объявился с такой большой сумкой. В ней что было?

– С какой еще сумкой?

– С такой черной.

Мама задумалась.

– А-а, это, наверное, когда он ковер купил. Хотел меня удивить.

– Ковер? Он что, вместо того чтоб меня искать, ковер покупал?

– Не знаю, Дидрик. Я твоего отца тоже не всегда понимала. Впрочем, ковер все равно уродливый оказался. Давай я лучше тебе про папу расскажу.

– Да, кажется, я многого не знаю, – вздохнул я.

– Когда папа был моложе, он был, что называется, подростком-преступником. Дедушка наверняка назвал бы его просто слегка диковатым. Но вообще-то он грабил людей и вламывался в магазины. Полиция до него не добралась, а большинство таких подростков останавливаются, только когда на пороге у них возникают полицейские. Однако папа все же одумался. Отчасти благодаря мне. После нашего знакомства он начал меняться. Я ему в открытую высказала, что терпеть подобное не стану. Он скопил немного денег – думаю, они перепали ему после грабежей – и основал свою фирму. Порвал со старыми дружками и принялся за работу – работал много и подолгу. Это правда. Твой отец… Таким уж он был.

Мама уставилась в столешницу.

– Но потом дела на фирме пошли хуже. Об этом я не знала, потому что он ничего не рассказывал. Но ему понадобились деньги.

– И что он сделал?

– Уж лучше бы он гашишем торговал – было бы умнее, чем то, что он придумал. Идея была на удивление глупая и опасная. Папа… он… ну да, он грабил других преступников. Тех, кто в случае ограбления не побежит в полицию. Поэтому тот человек пришел к нам в дом. Кто-то догадался, что грабежи – папиных рук дело. И пришел требовать свои деньги назад.

– Откуда ты все это знаешь?

Глаза у мамы заблестели, но она быстро взяла себя в руки.

– Потому что они явились и ко мне. Требовали денег. И плевать им, что папа мертв.

– Почему… Почему папа в ту ночь просто не взял и не отдал ему деньги?

– Чего не знаю, того не знаю. И это мы уже никогда не выясним. Но, по-моему, об этих деньгах ты знаешь больше меня.

Я сглотнул. Такое чувство, будто глотал я опилки.

– Да… Я кое-что нашел в гараже.

Мама выпустила мою руку и сделала то, чего я никак не ожидал, – погладила меня по голове.

– Мне нужны эти деньги, Дидрик.

– Что ты с ними сделаешь?

– Верну.

– Я кое-что уже потратил.

– Придется им с этим смириться.

– Почему ты хочешь их вернуть?

– Может, я и не права, но мне хочется, чтобы в нашей жизни этого больше не было. К тому же папу убили не эти бандиты.

– Знаю. Это я его убил.

– Нет, Дидрик, не ты. Папа сам себя убил. Это его затея, из-за него тот человек пришел к нам в дом. Ты лишь пытался нас спасти.

– Но я же…

– Знаю-знаю. Постарайся думать об этом пореже.

– Но у меня не получается!

– Хороший мой… Так нельзя…

Мама вдруг оказалась рядом. Я и не заметил, как она поднялась. Она крепко обняла меня. Мои глаза превратились в две громадные мокрые лужи.

– Когда мы вернемся домой, ты вернешься вместе с нами.

Кажется, я кивнул. Я совсем разучился управлять собственным телом. Кухня утонула в тумане. От мамы пахло мамой, этот запах был ее, и ничей больше.

– Значит… Мы домой вернемся?

– Мы там все поменяем. И мебель поставим новую. Если нам захочется, то и стены передвинем. Но мы непременно вернемся домой – это точно.

– Знаешь, в школу мне больше нельзя ходить, – хрипло проговорил я.

– Разберемся.

Туман слегка рассеялся. Мама перестала гладить меня по голове. Я вдохнул – глубоко-глубоко, чтобы внутри не осталось больше места.