любопытством, пытаясь понять, о чем мы разговариваем. Сама респектабельность, они не визжали при одном виде Баэля, однако, стоило ему заговорить о чем-либо, особенно о музыке, устремляли на него свои взгляды, полные уважения и искреннего восхищения. Кое-кто даже обреченно вздыхал, с завистью наблюдая за нашим общением.

После выступления прославленного виолончелиста Мигуэля Римона на импровизированную сцену поднялась хозяйка вечера.

– Следующим я хочу пригласить нашего застенчивого пианиста Кою де Морфе. Но сначала, думаю, нужно представить вам одного человека.

Госпожа Капир элегантным движением руки позвала одного из гостей. Я сразу же узнал загадочного незнакомца из Канон-холла. Он был одет в темно-фиолетовый плащ, украшенный таинственными символами. Господин с интересом рассматривал зрителей, поглаживая рукоятку трости. Хозяйка дома подарила ему теплую улыбку и вновь обратилась к гостям:

– Прошу любить и жаловать, граф Киёль Себастьян де Бейн. Он прибыл к нам из далеких краев и будет одним из судей конкурса на титул де Моцерто. Для меня огромная честь, что такой человек посетил мой скромный салон. Думаю, он заслуживает самых горячих аплодисментов!

Мне показалась странной самоуверенность этого господина, которую я заметил еще тогда, в фойе театра, но я и представить не мог, что он будет в жюри.

Баэль пристально разглядывал графа, слегка наклонив голову.

– Что-то не так?

– Нет, просто у меня странное чувство.

– Почему? Ты что, знаешь его?

– Не думаю.

Когда затихли аплодисменты, де Бейн почтительно поклонился и произнес:

– Я безмерно тронут вашим гостеприимством. Для меня большая честь стать гостем в салоне, хозяйкой которого является такая прекрасная леди. Но не буду утомлять вас длинными речами. Впереди у нас еще много времени для общения, ведь я буду в Эдене, пока не закончится конкурс.

Акцент сразу выдавал в нем иностранца. Но слушать графа было приятно, произношение ласкало ухо. Закончив свою речь, он вернулся в зал, продолжая поглаживать рукоятку трости. За ним последовала госпожа Капир, взглядом давая мне понять, что настала моя очередь выходить на сцену.

Сердце замерло в груди.

– Не оплошай, – прошептал Баэль и слегка похлопал меня по плечу.

Я медленно шел вперед, сжимая в руке партитуру и кожей ощущая предвкушение зрителей. Сев за фортепиано, я сделал несколько глубоких вдохов и накрыл клавиши ладонями. Секунды перед началом выступления для меня всегда были полны переживаний.

Я не ждал похвалы от Баэля, самое главное – не услышать его презрительный смех. Эта мелодия отняла все мои силы и время: я почти потерял сон.

Взгляд задержался на заголовке, выведенном моим почерком:

«Благоговение»

Соната для фортепиано. До минор

Это произведение кардинально отличалось от всех, что я пытался писать ранее. Стремительный темп и гнетущая мелодия с первой и до последней ноты держали в напряжении. Насыщенный, глубокий звук эхом отталкивался от стен комнаты и резонировал во мне.

Я так и не смог разгадать, почему, думая о Баэле, восхищаясь его гением, написал именно такую музыку. Возможно, мне хотелось выразить свои истинные чувства и мысли, которые недоставало смелости высказать вслух. Обычно я вел мелодию в правой руке, а аккомпанемент в левой, но в этой композиции все было ровно наоборот.

Я импровизировал, ведомый чувствами, но не превращал музыку в хаос.

На последней ноте из моих глаз едва не брызнули слезы. В гостиной царила необычайная тишина. Неужели все было так плохо, что не заслуживает даже аплодисментов?

Осторожно поднявшись с места, я посмотрел на зрителей, пытаясь найти Баэля, но не смог различить его лицо среди других.

Вдруг кто-то зааплодировал, и все повернулись к источнику звука. Граф Киёль встал, оперевшись на трость. Он улыбался, чем поверг меня в смятение, и снова захлопал. Я смущенно поклонился, и тут же на меня обрушилась лавина оваций.

В полной растерянности я произнес:

– Благодарю вас. Эту сонату я посвящаю своему…

И запнулся, не зная, какое определение лучше использовать.

– …другу Антонио Баэлю.

Аплодисменты стали еще громче. Наконец я увидел Баэля, он шел прямо ко мне. По его лицу, как всегда лишенному эмоций, было невозможно понять, что он чувствует. Он принял из моих рук партитуру. От неловкости я избегал смотреть ему в глаза. Его мнение для меня было важнее всего.

Когда аплодисменты смолкли, Баэль сказал:

– Я должен сделать ответный подарок.

Я смешался. О чем это он? Антонио тем временем открыл футляр.

Неужели он собирается…

– Следующее произведение я посвящаю Кое де Морфе.

В его объятиях серебром сияла Аврора. Я стоял, не в силах пошевелиться. И только когда Баэль начал выводить протяжную мелодию, осознал, что происходит.

Он играл для меня.

Вспоминая тот момент, я до сих пор не могу простить себе, что не сумел его услышать. Мой слух не улавливал ни звука. Мир вокруг замер, все, что я видел, – быстрые движения смычка, порхающего по струнам. В голове шумело, в ушах пульсировало – то билось мое сердце. Баэль закончил играть слишком быстро. Во всяком случае, мне так показалось.

– Только умоляю, не плачь, не позорь меня, – сквозь гром оваций донесся до меня шепот Баэля.

Он сжал мне плечо, и к моему телу вернулась способность двигаться. Я смущенно улыбался публике, не зная, как по-другому показать, что меня до глубины души тронула музыка, которую я даже не слышал.

После концерта подали ужин. Мы с Баэлем расположились за одним столиком с госпожой Капир, и вскоре по просьбе хозяйки к нам присоединился граф Киёль. Почему-то мне было тяжело в его компании, хотя именно он первым поддержал мое выступление. Наверное, сказывалась моя застенчивость, и к тому же я его совсем не знал. От излишнего напряжения у меня даже пропал аппетит.

Молчание нарушил граф:

– А я вас помню, Коя. Пару дней назад мы столкнулись в Канон-холле.

Баэль бросил на меня предупреждающий взгляд. Чувствуя, как горят щеки, я ответил:

– Верно. Мы повстречались в фойе театра.

– Тоже участвуете в конкурсе?

– Да, хотя особым талантом не блещу.

Граф рассмеялся:

– Теперь мне ясно, что эмоции, которые отражались на вашем лице во время выступления, настоящие.

Я смутился и вопросительно посмотрел на госпожу Капир. Было совершенно непонятно, что граф имеет в виду.

– Вы выглядели так, будто не осознавали, что ту прекрасную мелодию исполняли именно вы, а не кто-то другой. Вот я и решил, что вы либо хорошо притворяетесь, либо действительно слишком стеснительны.

– Мне кажется… вы преувеличиваете.

– Отнюдь, я всегда говорю то, что думаю. За это многие называют меня строгим критиком.

Мне было непривычно слышать комплименты в свой адрес, поэтому я схватил бокал с вином и попытался закрыться им