Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А что может сказать строгий критик о моей игре?
Внимание сидящих за столом моментально переключилось на Антонио.
Баэль, которого знал я, никогда бы не спросил ничего подобного. Ему было безразлично мнение других. Он прекрасно понимал, что его игра безупречна, а музыка совершенна.
Граф внимательно посмотрел на Баэля, едва заметно улыбаясь. Я ожидал потока комплиментов, но Киёль ограничился лишь фразой:
– Даже не знаю, что сказать. Мне кажется, ваша музыка очень сложна для восприятия.
На лице Баэля читалось удивление, но госпожа Капир сохраняла невозмутимую улыбку.
– Что вы имеете в виду?
– Полагаю, что это дело вкуса. Конечно, если смотреть объективно, ваше исполнение идеально. По правде говоря, идеально настолько, что ваша музыка не вызывает у меня никаких эмоций. Так что, боюсь, я не смогу ответить на ваш вопрос. Но если бы меня попросили сделать выбор, я бы предпочел музыку господина Морфе.
Его слова стали настоящим откровением для меня, и я не смог сдержать удивленный возглас. Баэль сжал зубы, на его скулах заходили желваки. Киёль же продолжал улыбаться как ни в чем не бывало.
– Не принимайте мои слова близко к сердцу. Да, ваша музыка может очаровать некоторых… Но уж простите мою прямолинейность, обычным людям необходимо что-то более глубокое. Например, понимание того, для кого вы играете, – закончил граф, делая глоток вина.
Баэль побелел. Я почувствовал, что сердце вот-вот вырвется наружу. Что он такое говорит?
Антонио хотел было ответить, но Киёль продолжил:
– Приведу такой пример. Что почувствуют люди, глядя на картину холодного, не ищущего понимания художника? Что-то, что они не смогут объяснить. Но покажите им рисунок несмышленого ребенка, и каждому станет тепло, ведь дети делятся своими самыми искренними эмоциями. То же самое и с музыкой господина Морфе. Она успокаивает душу. Сегодня он показал нам, как сильно восхищается вами, Баэль. А ваш ответ… Что вообще означала ваша музыка?
Улыбка растворилась на лице госпожи Капир. Словно пытаясь утихомирить графа, она легонько опустила свою ладонь поверх его, но он не обратил на это ни малейшего внимания.
– Вы же играли не для Кои, верно?
Баэль резко вскочил из-за стола. Стул опрокинулся с громким стуком, и внимание всех гостей тут же сосредоточилось на нас. Было видно, что Баэль сдерживает себя из последних сил. На его лице потрясение перемешалось с отвращением.
Граф, понимающе улыбаясь, поднял бокал и поднес его к губам. В этот момент Баэль схватил футляр со скрипкой и бросился к выходу.
– Баэль…
Я вскочил и собрался было догнать его, но госпожа Капир остановила меня, крепко сжав мой локоть. Хозяйка покачала головой, чем спасла меня от роковой ошибки. Любой жест, любое мое слово еще больше разозлили бы Баэля.
Я вернулся за стол в растерянных чувствах. Граф, похоже, даже не догадывался о том, что натворил, и продолжал неспешно потягивать вино. Оставалось лишь гадать, случайно ли, нарочно ли он высказал Баэлю все это, но его похвала в мой адрес не вызывала во мне ни капли признательности.
Через несколько минут я все же покинул салон, ни с кем не попрощавшись. Во дворе, встав на носочки, я попытался окинуть взглядом тополиную аллею, ведущую к площади. Баэля нигде не было видно.
Теперь он будет меня избегать, а мы ведь наконец-то стали ближе. Он впервые играл для меня. Граф, совершенно не понимая наших отношений, сильно задел самолюбие Баэля, сравнив его талант с моим. Антонио знает, что я ни в чем не виноват, но все равно будет меня презирать.
– Баэль…
Слова графа снова всплыли в сознании. Он говорил о той мелодии, которую я не услышал.
«Вы же играли не для Кои, верно?»
Баэль действительно стал меня избегать. Прошло десять дней с тех пор, как мы виделись в последний раз. Он не появлялся ни на площади Монд, ни в нашем любимом кафе «Мареранс». Уже несколько часов я сидел там, потягивая чай, и надеялся, что Антонио придет. Но вместо него в кафе появился Тристан.
– Эй, у тебя такое лицо… Что произошло?
– Тристан, ты, случайно, не знаешь, как дела у Баэля?
– Почему ты вдруг спрашиваешь? Я давно не видел его.
Внутри меня что-то оборвалось. Если Баэль не встречался даже с Тристаном, его состояние было еще хуже, чем я предполагал. Тщательно подбирая слова, я рассказал другу о том, что случилось на вечере у госпожи Капир. Тристан помрачнел.
– Она говорила мне, что произошел неприятный инцидент. Я решил, что граф просто попытался унизить Баэля в духе Коллопса Мюннера. Но я ведь знаю, что он обычно не обращает на такое внимания, поэтому и не переживал. Помнишь, он любит повторять: «У гения много не только поклонников, но и врагов».
– Мне кажется, что граф нащупал его больное место.
– Какое?
Я помедлил: если объяснять все Тристану, придется раскрыть тайну Баэля. С одной стороны, я давно не был маленьким мальчиком и возможность знать о своем кумире то, что не было известно Тристану, уже не доставляла мне той радости. С другой – я чувствовал себя виноватым оттого, что слишком долго скрывал секрет от самого близкого друга. Но и сейчас я не нашел в себе сил рассказать обо всем Тристану.
– Я точно не знаю, но уверен, что граф совсем не похож на Коллопса Мюннера. Мне показалось, что он видит самую суть вещей. Именно поэтому Баэль так отреагировал.
– Занятно. Нужно будет обязательно с ним познакомиться. Столько слышал, а в лицо еще не видел. Все некогда. Загружен по уши.
– У тебя что-то случилось?
Тристан грустно улыбнулся. Я был так занят мыслями о Баэле и графе, что совсем забыл поинтересоваться делами друга.
Сдерживая эмоции, Тристан ответил:
– Я давно не видел Кисэ, ужасно переживаю. Надеялся, что кто-нибудь из ее друзей знает хоть что-то. Увы. Я разговаривал даже с Гансом Найгелем, но и он ничем не смог помочь.
– Не стряслось бы чего. Раньше она так надолго пропадала?
Лицо Тристана исказилось от боли. Он покачал головой.
Я искренне хотел утешить друга, но не мог подобрать подходящих слов. Именно Тристан всегда первым приходил на помощь мне, и меня вдруг пронзила горькая мысль: я ни разу не делал того же для него. Но лицемерить не хотелось, и я предложил единственное, что было в моих силах:
– Я попрошу своих знакомых поискать ее, если ты не против.
Тристан грустно улыбнулся:
– Спасибо. Но если она решила спрятаться, то найти ее будет сложно.