Фильмы возвращались к дистрибьютору. Фильмы шли наперевыпуск. Комедии. Драмы. Мюзиклы. Мелодрамы. Боевики-приключения.

Со вклеенными Тайлером однокадровыми вспышками порнографии.

Содомия. Оральный секс. Куннилингус. Садомазохизм.

Тайлеру терять было нечего.

Тайлер был пешкой в этом мире, свалкой всеобщего хлама.

Те же самые слова Тайлер отрепетировал со мной, чтобы яповторил их менеджеру в Прессмен-Отеле.

На другой своей работе, в Прессмен-Отеле, сказал Тайлер, онбыл никем. Всем было наплевать — жив он или мертв, и Тайлер, мать их, отвечалим взаимностью. Это Тайлер попросил меня произнести в офисе менеджера отеля, задверью которого сидит охрана.

После того, как все окончилось, Тайлер и я допозднаобменивались впечатлениями.

Тайлер просил меня, как только он уйдет в профсоюзкиномехаников, пойти и предстать перед менеджером в Прессмен-Отеле.

Мы с Тайлером все больше становимся похожи на одинаковыхблизнецов. У каждого из нас выпирают скулы, и наша кожа утратила своювещественную память и не знает, как правильно натянуться после удара.

Мои синяки остались от бойцовского клуба, а Тайлеру набилморду заведующий профсоюзом киномехаников. Когда Тайлер выполз из офисовпрофсоюза — я пришел свидеться с менеджером Прессмен-Отеля.

Я сидел там, в офисе менеджера Прессмен-Отеля.

Я — Ухмыляющаяся Месть Джека.

Первым делом менеджер отеля сказал, что у меня есть триминуты. За первые тридцать секунд я рассказал ему, как мочился в суп, спускалгазы на крем-брюле, чихал в тушеные овощи, — и теперь мне нужно, чтобыотель еженедельно высылал мне чек на сумму, эквивалентную моей среднейнедельной зарплате плюс чаевые. Я со своей стороны обещаю не являться на работуи не приходить в газеты или ассоциацию здравоохранения со смущенной, слезной исповедью.

Заголовки газет:

«ИЗМУЧЕННЫЙ ОФИЦИАНТ ЗАНИМАЕТСЯ ОСКВЕРНЕНИЕМ ЕДЫ».

«Конечно», — говорю, — «Я могу попасть в тюрьму.Меня могут повесить, оторвать мне хозяйство, протащить по улицам, живьемсодрать кожу и сжечь меня щелоком, но Прессмен-Отель навсегда останется вистории, как отель, где богатейшие люди страны ели блюда, заправленные мочой».

Слова Тайлера вылетают из моего рта.

А раньше я был таким милым и славным.

В офисе профсоюза киномехаников Тайлер расхохотался, когдазаведующий союзом ударил его. Один удар сбил Тайлера со стула, и Тайлер сел устены, сотрясаясь от хохота.

— Вперед, все равно тебе меня не убить, — смеялсяТайлер. — Ты, тупое убоище! Вломи мне как хочешь, но тебе меня не убить!

«Тебе слишком много чего терять».

«А мне — нечего».

«А тебе — все, что можно».

«Вперед, прямо в брюхо! А потом дай по роже. Пни по зубам,но чеки должны приходить! Сломай мне ребра, но если ты пропустишь хоть однунеделю оплаты, — я выйду на публику, и ты, и твой профсоюзишка пойдет посудебным процессам от каждого владельца кинотеатра, и дистрибьютора фильмов, иот каждой мамочки, сынок которой мог увидеть жесткий трах в „Бэмби“».

— Я отбросы, — говорил Тайлер. — Я отбросы,дерьмо и псих с твоей точки зрения и с точки зрения всего этого долбаногомира, — сказал Тайлер заведующему профсоюзом, — Тебе плевать — где яживу, как я себя чувствую; что я буду есть или чем накормлю детей; чем я оплачувизит к доктору, если заболею, — и да, я тупой, уставший и слабый, —но я по-прежнему на твоей ответственности.

Я сидел в офисе Прессмен-Отеля, мои губы из бойцовскогоклуба были все еще растрескавшимися где-то на десять сегментов. Дыра в моейщеке смотрела на менеджера Прессмен-Отеля, и все выглядело очень убедительно.

В основном я сказал те же вещи, что и Тайлер.

После того, как заведующий профсоюзом свалил Тайлера на пол;после того, как мистер заведующий увидел, что Тайлер не дает сдачи, Его Честь,со своим большим шкафообразным телом, — гораздо массивнее и сильнее, чемнужно ему в жизни, — отвел носок ботинка назад и пнул Тайлера в ребра, иТайлер опять захохотал. Когда Тайлер скрутился в калач, Его Честь носкомботинка нанес ему удар по почкам, но Тайлер продолжал смеяться.

— Оторвись! — говорил Тайлер. — Поверь мне.Тебе станет гораздо лучше. Тебе станет просто здорово!

В офисе Прессмен-Отеля, я спросил менеджера гостиницы, могули я воспользоваться его телефоном, и набрал номер городского стола в газете.Под пристальным взглядом менеджера отеля я говорил в трубку:

«Здравствуйте», — сказал я, — «Я совершил ужасноепреступление против человечества как часть политического протеста. Я протестуюпротив эксплуатации рабочих в сфере обслуживания».

Если я попаду в тюрьму — я не стану еще однимнеуравновешенным чернорабочим, пускающим пузыри в баланде. Мое заключение будетиметь героический размах.

«РОБИН-ГУДЫ-ОФИЦИАНТЫ, ГЕРОИ-НЕИМУЩИЕ».

Все дело не ограничится одним официантом и одним отелем.

Менеджер Прессмен-Отеля очень вежливо забрал у меня трубку.Менеджер сказал, что больше не хочет видеть меня работающим здесь, — темболее, в таком виде, как я сейчас.

Я стою во главе стола менеджера и говорю — «Что?» Вам непонравится третья часть задумки.

И без колебаний, по-прежнему глядя на менеджера, я бьюбоковым ударом, сосредоточив центробежную силу на конце руки, и в кровь разбиваюхрустнувшие хрящи собственного носа.

Почему-то, без малейшей причины, мне вспомнился наш первыйбой с Тайлером. «Я хочу, чтобы ты меня изо всех сил ударил».

Получилось не так уж сильно. Я бью себя еще раз. Вся этакровь хорошо смотрится, но я отбрасываю себя к стене, чтобы поднять страшныйшум, разбив картину, которая там висит.

Битое стекло, рама и картина с композицией из цветов и кровилетят на пол, пока я продолжаю дурачиться. Как полнейший болван. Кровь капаетна ковер, я дотягиваюсь до стола менеджера и, оставляя на столешнице жуткиекровавые отпечатки ладоней, пытаюсь провыть — «Пожалуйста, спасите!», ноначинаю хихикать.

«Спасите, пожалуйста!»

«Пожалуйста, не бейте меня!»

Я соскальзываю обратно на пол и ползу, оставляя на коврекровавые следы. Первое слово, которое я говорю, будет «пожалуйста». Поэтомупока что мои губы плотно сжаты. Чудовище тащится по милым букетам и гирляндамковра «Ориенталь». Кровь течет из моего носа, стекает мне в глотку и набираетсяв рот горячим потоком. Монстр ползет по ковру, он горячий, на его окровавленныекогти налипают ворсинки хлопка и пыль. И он подбирается близко к менеджеру,достаточно близко, чтобы обхватить его лодыжку, обтянутую штаниной в тоненькуюполосочку, и сказать.