Настоящий врач схватил мою голую правую ступню и поднял ее кглазам остальных настоящих врачей. Те трое повертели ее в руках, установили наместе и нащелкали «поляроидом» снимков ступни, как будто остальной моейличности, полуодетой с полузамороженным Божьим даром, просто не существовало.Только ступня, — и остальные студенты медики протиснулись посмотреть.

— Как давно, — спросил врач. — Это красноепятно появилось у вас на ступне?

Доктор имел в виду мое родимое пятно. На моей правой ступнеесть родимое пятно, которое, как шутил мой отец, напоминает темно-красныйсилуэт Австралии с маленькой Новой Зеландией прямо рядом. Я сказал это им, ивсе резко выпустили пар. Мой член оттаивал. Все, кроме студента с азотом,ушли, — да и ему был смысл уйти; он был настолько расстроен, что нерешался глянуть мне в глаза, когда брал мой член за головку и вытягивал его насебя. Из канистры вырывалась тоненькая струя, попадая на то, что осталось отмоей бородавки. Настолько острое ощущение, что даже если закрыть глаза ипредставить свой член длиной в милю, все равно больно.

Марла смотрит на мою руку и шрам от поцелуя Тайлера.

Я говорю студенту-медику — «Вы что тут — родимых пятенникогда не видели?» Это не так. Студент сказал, что все приняли мое родимоепятно за рак. Была такая новая разновидность рака, поражавшая молодой организм.Молодые люди просыпались с красным пятнышком на ступне или голени. Пятна несходили, — они распространялись по всему телу и приводили к смерти.

Студент сказал, что доктора и все остальные были в такомвосторге, потому что думали, что у тебя этот новый рак. Пока им болеют оченьмало, но число заболеваний растет.

Это было годы и годы назад.

«Рак будет вроде того», — говорю я Марле, — «Могутбыть ошибочные диагнозы, и, возможно, смысл в том, чтобы не забывать обо всемостальном себе, когда испортился лишь маленький кусочек».

Марла отвечает:

— Может.

Студент с азотом завершил операцию и сказал, что бородавкаокончательно сойдет через несколько дней. На липкой бумаге возле моей голойзадницы лежал невостребованный поляроидный снимок моей ступни. Я спросил —можно забрать фото?

Этот снимок по-прежнему висит у меня в комнате, приклеенныйв углу зеркала. Каждое утро я расчесываю волосы перед тем, как пойти на работу,и вспоминаю, как однажды у меня был рак на десять минут, — даже что-топострашнее рака.

Я рассказываю Марле, что в День благодарения в том году мывпервые не пошли с дедом кататься на коньках, хотя лед был почти в шесть дюймовтолщиной. Моя бабушка носила повязки на лбу и на руках, где у нее были родинки,которые портили ей всю жизнь. Родинки вдруг разрастались неровными краями, илииз коричневых становились синими или черными.

Когда моя бабушка в последний раз вернулась из больницы,дедушка нес ее чемодан, и тот был таким тяжелым, что дед пожаловался и сказал,что его перекосило. Моя французско-канадская бабушка была настолько скромной,что никогда не носила купальник на публике, а в ванной всегда открывала воду враковине, чтобы скрыть любой произведенный в ванне звук. Возвращаясь избольницы Богоматери Лурдес после частичной мастэктомии, она переспросила вответ:

— Это тебя перекосило?

Для моего деда эта история была суммой всех вещей: бабушки,рака, их свадьбы и дальнейшей жизни. Он смеялся всякий раз, когда рассказывалее.

Марла не смеется. Я пытаюсь развеселить ее, чтобы разогреть.Чтобы она простила меня за коллаген, — я хочу сказать ей, что ничего ненашел. Если она обнаружила что-то этим утром — то это была ошибка. Родимоепятно.

У Марлы на руке шрам от поцелуя Тайлера.

Я хочу рассмешить Марлу, поэтому я рассказываю ей о том, какя в последний раз обнимал Клоуи, — безволосую Клоуи, скелет, облитыйжелтым воском, с шелковым шарфом, повязанным на лысой голове. Я обнимал Клоуи впоследний раз перед тем, как она исчезла навсегда. Я сказал ей, что она похожана пирата, и она засмеялась. Я сам, когда сижу на пляже, подгибаю правую ногупод себя. Австралия и Новая Зеландия, — или я зарываю ее в песок. Я боюсь,что люди увидят мою ступню, и я начну умирать в их разумах. Рак, которого уменя нет, теперь повсюду. Этого я Марле не рассказываю.

Есть многие вещи, которые мы не хотим узнать о тех, коголюбим.

Чтобы разогреть Марлу, чтобы заставить ее рассмеяться, ярассказываю ей о даме из рубрики «Дорогая Эбби», которая вышла замуж замолодого привлекательного преуспевающего гробовщика, и потом, в первую брачнуюночь, он продержал ее в бадье с ледяной водой, пока ее кожа не сталаокоченевшей наощупь, потом заставил лечь на кровать абсолютно неподвижно изанимался любовью с ее холодным застывшим телом.

Что самое смешное — дама выполнила это как свой супружескийдолг, потом продолжала делать то же самое в течение десяти лет их брака, итолько теперь написала Дорогой Эбби и спрашивает, не знает ли Эбби, что этоможет значить?

Я потому так любил группы психологической поддержки, чтокогда люди думают, что ты умираешь, они относятся к тебе с полным вниманием.

Когда они, возможно, видят тебя в последний раз — онидействительно видят тебя. А все, что касается их счетов на чековой книжке,песен по радио и непричесанных волос, — вылетает в трубу.

Ты получаешь от них максимум внимания.

Люди тебя слушают, а не просто ждут своей очередизаговорить.

И когда они говорят — они не рассказывают тебе сказки. Когдадвое из вас общаются, — вы создаете что-то вместе, и потом каждый из васчувствует себя немного изменившимся.

Марла начала ходить в группы поддержки после того, как нашлау себя первый узелок.

Наутро после того, как мы нашли у нее второй узелок, Марлаприпрыгала на кухню с обеими ногами в одном чулке и сказала:

— Смотри. Я русалка.

Марла сказала:

— Это вовсе не похоже на то, как мальчики садятся задомнаперед на унитаз и изображают мотоцикл. Тут все искренне.

Незадолго до нашей с Марлой встречи в «Останемся мужчинамивместе» был первый узелок, а теперь второй.

Кстати, следует заметить, — Марла еще жива. Пожизненной философии Марлы, как она сказала, она могла умереть в любой момент.Трагедия ее жизни в том, что этого не происходит.

Когда Марла нашла первый узелок, она пошла в клинику, где утрех стен зала ожидания на пластиковых стульях сидели облезлые чучела-матери смокрыми кукольными детьми, которых они укачивали в руках или клали у ног. Удетей были впалые темные глазницы, как пятна на побитых подгнивших яблоках илибананах, и матери чесались на предмет перхоти от грибковой инфекции кожи головы,вышедшей из-под контроля. На тощем лице каждого посетителя клиники зубывыдавались так, что было видно: каждый зуб — лишь нужный для жевания кончикдлинной кости, проросшей сквозь кожу.