За два часа пролетев по трассе от Сливена до Бургаса, Одиссей свернул на шоссе, идущее не юг — немало умилившись названию населенного пункта, лежащего между Бургасом и Малко-Тырново. Надпись на дорожном указателе "Мичурин — 70" вызвала у него немного грустную улыбку — чёрт возьми, ведь когда-то Болгария устами её лидера Георгия Димитрова просилась в состав Советского Союза…. Дурак Хрущёв зарубил это дело — а ведь, реши он по-другому, ещё неизвестно, как сейчас бы карта легла…

Ладно, мировая политика — дело сложное. А вот переход границы всегда вызывал у него некоторый трепет — ибо, числясь в международном розыске, лишний раз мелькать перед официальными лицами, призванными этот розыск осуществлять, было крайне неприятно. Какой-то противный липкий холодок пробегал у него каждый раз по спине, когда очередной пограничник (вне зависимости от его национальной принадлежности) дежурным движением принимал у него паспорт — и, даже зная, что опознать его практически невозможно ни в анфас, ни в профиль, ни по отпечаткам пальцев — справиться с этим предательским холодком он не мог.

Правда, турецкая граница приятно удивила его полным отсутствием каких бы то ни было излишних формальностей. Подтянутый пограничник, несмотря на лёгкий морозец, в одном тонком мундирчике, профессиональным взглядом отсканировал фотографию в паспорте, сличил с оригиналом — и отдал своему коллеге, который, зайдя в свою будку — через три минуты вышел из неё, держа в руках паспорт с уже вклеенной визой. Всё же приятно, подумал Одиссей, что не обременяют турки путешественников разными глупостями, типа стояния в очередях у консульств за вожделенной визой — а доверчиво шлёпают разрешение на въезд в свою страну любому, у кого есть двадцать долларов на визу и по сотке на каждый день пребывания в стране Кемаля Ататюрка…

Тут же, на погранпереходе, Одиссей поменял на турецкие лиры бумажку в сто долларов — в одночасье став мультимиллионером, ибо взамен одного жалкого портрета Бенджамина Франклина получил едва ли не сто сорок бумажек по миллиону лир — на которых печальный пожилой Ататюрк в смокинге и галстуке-бабочке (почему-то изображенный в красноватых тонах) устало-равнодушно взирал на столь плачевное состояние нынешних турецких финансов.

Выехав на стамбульскую трассу, Одиссей остановился у очередного шлагбаума — хм, оказывается, дорога-то платная…. Ладно, не беда; не такие это уж и большие деньги, четыре миллиона лир — за удовольствие с комфортом промчаться оставшиеся сто восемьдесят километров до вожделённого Царьграда. Коего вожделели, если ему память не изменяет, все русские владыки, начиная, кажется, едва ли не со Святослава, и заканчивая светлой памяти Иосифом Виссарионычем, владетелем и правителем половины мира. И каковой Царьград, в принципе, имеет смысл всё же под нужный флаг когда-нибудь привесть — для восстановления исторической справедливости, в конце концов. Не зря ж монах Филофей45 во времена оны изгалялся в геополитических философствованиях… Что он там писал Ивану III? На третьем курсе наизусть, помниться, заучил — дабы профессора Оржеховского поразить наповал — "Церковь древнего Рима пала вследствие принятия аполлинариевой ереси. Двери Церкви Второго Рима — Константинополя — рассекли агаряне. Сия же Соборная и Апостольская Церковь Нового Рима — державного твоего Царства, своею христианскою верою, во всех концах вселенной, во всей поднебесной, паче солнца светится. И да знает твоя держава, благочестивый Царь, что все царства православной христианской веры сошлись в одном твоем Царстве, един ты во всей поднебесной христианский Царь". Сильны были в прежние времена монахи — эвон как умели пафосно облекать в слова простые мысли!

Уже изрядно вечерело, когда на горизонте показались огни большого города — причём, что характерно, Стамбул начался задолго до официальной шильды, и к началу собственно городской территории уже успел изумить Одиссея своей величиной. Вот это городишко! Население, наверное, миллионов десять, никак не меньше!

Заехав совсем чуток в глубину городских кварталов, он понял, что парковаться в этом городе практически негде. На широких автострадах парковка запрещена, а все переулки были под завязку забиты машинами. Ладно, доедем до первой станции метрополитена там определимся. Не может быть, чтобы где-нибудь в районе оной станции не было стоянок — пусть даже платных, не важно. В конце концов, он же не месяц тут будет жить…

Карта, купленная ещё в Сливене, ни черта не помогала — сам чёрт, наверное, составлял здешний генплан, или, что, скорее всего, никакого генплана здесь вообще отродясь не было, строил, кто что хотел и как аллах на душу положит, не иначе. Господи, да ещё эти бесконечные вывески всевозможных магазинчиков, забегаловок и отелей! Одиссей готов был взвыть от тоски — где ж обещанная картой станция метро?

Но всё же терпение и труд всё перетрут — среди разноцветья вечерних реклам Одиссей, наконец-то, обнаружил вожделенный знак метрополитена — какой в Стамбуле был весьма невелик, по сравнению с московским — просто карлик. Единственный подземный участок метрополитена между районами Таксим и Левент был открыт в сентябре двухтысячного года, а общая протяжённость линии, как помнил Одиссей из путеводителя, не достигала и восьми километров. Негусто для почти десятимиллионного города!

Ему, правда, не удалось оставить машину прямо у входа на станцию метро — пришлось минут двадцать крутиться вокруг знака с буквой "М", очерченной синим кругом с красной стрелкой, в поисках стоянки — но, обнаружив, наконец, вожделенный знак "паркинг", он уткнул свою "шкоду" между двумя турецкой сборки "рено", захлопнул дверь и направился к метрополитену. Теперь ещё предстоит найти таинственную улицу Сакызагаджи, а там — принадлежащий чете Сарыгюлей отель "Галата Хаус", у дверей которого погиб подполковник Гончаров. Ну что ж, вперед, навстречу прекраснейшей Оксане Сарыгюль — и её криминальному супругу. От которого в ближайшие две недели будет очень многое зависеть…

* * *

— Нет, что в ящиках — не знаю даже я. Догадываюсь — но не знаю точно. — И Одиссей отрицательно покачал головой.

— И ты хочешь, чтобы эти ящики я здесь, в Стамбуле, в грузовик загрузил, через Турцию протащил и на иракской границе каким-то твоим знакомым передал? И что внутри у ящиков не спрашивал? — Взгляд курдского бандита стал колючим и подозрительным.

— Да, я хочу, чтобы ты именно в этом нам помог. Не просто так — мы готовы тебе заплатить за работу. И за риск.

Туфан пренебрежительно махнул рукой.

— Я о деньгах или риске не говорю. Я о грузе говорю. Или ты мне что внутри говоришь — или разговора нет.

Одиссей вздохнул. Переговоры с курдом, начавшиеся полчаса назад, никак не вытанцовывались — курд гнул свою линию, и непонятно было — из пустого ли любопытства, или же в его интересе было второе дно…

Когда этот Туфан час назад вошёл в гостиную — ему показалось, что вошедший хозяин заведения заполнил собой весь свободный объем помещения. Господин Сарыгюль не был высок ростом, плотноват, насторожен — но во всех его движениях сквозила такая сила и уверенность в себе, что и Одиссей понял, что разговор с ним не будет ни лёгким, ни простым. Но не до такой же степени!