– Lo ciento! Lo ciento! Больше не буду.

Когда они в последний раз праздновали Рош ха-Шана в этой синагоге, Спенсер упросил ребе Циммермана позволить ему провозгласить приход Нового года звуком шофара, от которого задрожат стекла. Он дул диафрагмой, как наставлял ребе Циммерман, но добился лишь жалкого сипения, словно кто-то пустил газы. В тот год умерла четверть прихожан, и Спенсер чувствовал себя самым нежеланным представителем избранного народа.

Спенсер завел «мустанг», нажал на клаксон и гудел целую минуту. Достал наугад кассету из кучи под лобовым стеклом, вставил в магнитофон – это оказался альбом Логгинса и Мессины – и в который раз уточнил адрес на бумажке, приклеенной к козырьку: Уинстон Фошей, Восточная 109-я стрит, дом 291, первый этаж.

Спенсер никогда не понимал, почему СМИ уделяют так много внимания кризису черной семьи. Отец, преуспевающий владелец похоронного бюро, всегда присутствовал в его жизни, а серия охочих до денег жен с избытком обеспечила Спенсера материнским вниманием. Спенсер вырос в Палмер-хиллз, богатом черном анклаве Детройта. Детство, проведенное в достатке и заботе, подготовило его разве что к дружеской болтовне на коктейльной вечеринке да к поступлению в престижный университет. Когда его досуг не был занят уроками классического фортепиано, джазового тромбона, фигурного катания, китайской каллиграфии и разговорного суахили, Спенсер гонял по городу на подарке, сделанном ему на шестнадцатилетие, – «мустанге»-кабриолете в идеальном состоянии.

Первая трещина в семейной идиллии появилась лет двадцать назад, когда Спенсер отказался следовать традиции и поступить, подобно отцу и дедам, в Морхаус-колледж, выбрав вместо этого Теодор-колледж, небольшую неприлично дорогую школу в Новой Англии. Колледж специализировался на перековке умов богатеньких белых хорошистов. На первом же курсе Спенсер стал, по выражению отца, «заблудшим нег-ром», пристрастился к бельгийским элям, попсовому радио и атлетически сложенной рыжеволосой девушке по имени Адар Непов.

Адар и Спенсер познакомились в коридоре общежития во время ночной учебной пожарной тревоги. Двое сонных студентов-первогодков, дожидавшихся отбоя учений. Дерзкие груди Адар выглядывали из ее хлопковой ночной рубашки, как головы любопытных котят. Штаны Спенсера вздыбились, как рукавный флюгер во время урагана. Адар заправила груди в ночнушку и подмигнула глупо ухмылявшемуся Спенсеру.

– Какие потрясающие глаза…

– Что?

– Знаешь, мне впервые в жизни кто-то подмигнул. Это очень странно. Лучше б ты меня схватила за задницу. Так я точно знал бы, что правильно воспринимаю сигналы.

– Пива выпьем? – спросила Адар, кивая в сторону местного паба.

Спенсер поклонился:

– После вас, моя госпожа.

Отбоя тревоги они дожидались, сидя там в пижамах и попивая пшеничное пиво под немецкое умцаца. Разговор получился оживленный – Спенсер почти все свободное время проводил за чтением разнообразных журналов и мог изображать знатока в любой тематике, от ситуации на Ближнем Востоке до викторианской мебели.

Адар не пыталась ему понравиться. Она ему не доверяла, хотя Спенсер ей нравился. Он казался слишком расслабленным. Еврейка и чернокожий, они сидели в окружении фальшивого интерьера баварской пивной, пили пиво, которое разносили рубенсовские официантки в дирндлях, а он рассказывал, как комфортно себя чувствует – как дома:

– Словно я и впрямь лютеранин.

Спенсер никогда не спрашивал, придется ли он ко двору; где бы он ни был, он был на своем месте. Еврейка из южных штатов, окруженная наследниками благородных семейств Новой Англии, Адар спасалась напускной смелостью. Она считала своим долгом штурмовать бастионы гойского превосходства – Теодор-колледж, паб, гребля и регби, – не до конца понимая, что это – самоутверждение или самоистязание. Иногда, когда Адар звонила домой, в Нэшвилл, она упоминала в разговоре «регату», и ее бабушка начинала плакать.

У Спенсера не было устремлений, его культурный нейтралитет вызывал у Адар одновременно неловкость и зависть к его нежеланию обзаводиться ярлыками.

– Адар, я чувствую себя черным, лишь когда вижу свои руки, – сказал Спенсер, вытягивая перед собой пальцы.

– А каким ты себя ощущаешь, когда не смотришь на руки?

– Обычным.

Три года Спенсер любил Адар издалека, с радостью делился с ней конспектами и болел с берега за ее лодку. Как-то вечером, после вечеринки по поводу победы в гонке, выпившая Адар попросила Спенсера проводить ее домой. Он сидел на полу, скрестив ноги, и перебирал музыкальную коллекцию хозяйки.

– Адар, у нас полностью совпадают музыкальные вкусы. Все твои альбомы есть и у меня – не на виниле, на пленке.

– Не может быть! Мою музыку никто не слушает; друзья даже не подпускают меня к радио, – пожаловалась она, заправляя бонг влажным комком черного гашиша.

– Значит, у твоих друзей нет вкуса. Это и есть настоящая музыка? Невозможно устоять перед Барри Маниловым, Дэном Фогельбергом, Артом Гарфанкелом, Карлой Бонофф и Джексоном Брауном. А эти записи Лео Коттке, не побоюсь сказать, просто бесподобны.

– Подержи.

Адар вручила Спенсеру бонг и вытащила из-под кровати отличную акустическую гитару. Уверенно взяв несколько знакомых аккордов, она запела «Все мы лишь пыль на ветру…». Спенсер втянул в себя столб плотного дыма и выдохнул, только когда Адар тихонько допевала последний припев. Когда «у» в «ветру» наконец растаяло, как снежинка на языке, Спенсер предложил ей руку и сердце.

Спенсер и Адар съехались в общую комнату и запланировали свадьбу на следующий год, сразу после выпускного вечера. Родителям о надвигающемся бракосочетании они решили сообщать по очереди. Спенсер был первым.

– Здравствуй, папа, у меня новая девушка, ее зовут…

– Отличные новости, сынок, мне тоже есть что тебе сказать. У тебя новая мать, Ниси Уолтерс. Поздоровайся с мальчиком, моя красавица, горячая штучка.

Спенсер сжал руку Адар, поклявшись в вечной верности, каких бы жертв это ни стоило.

Звонок семейству Непов прошел немногим лучше, чем разговор с отцом Спенсера.

– Здравствуйте, мама, папа, бабушка, вы меня слышите? Все собрались?

Ответила мать Адар, говорившая с густым южным произношением:

– Все тут, дорогая, как котята в корзине. Чему ты так рада? Через две минуты начинается игра, «Вандербильдт» против «Джорджии». У них новый атакующий защитник, Кловис Бакминстер. Большой, как дворец султана, так что давай быстрее.

– Мам, я хотела представить вам моего жениха, Спенсера Трокмортона.

– Здравствуйте, – излучая уверенность, сказал Спенсер в другую трубку, – мама, папа, бабуля.

Из динамика донесся звук чьего-то падения.

– Мамочка, что случилось? – ахнула Адар.

– Э-э-э… Ничего, бубеле. Все нормально, – ответил мистер Непов. – Какая, э-э… радость… – И в сторону, прислуге: – Мельба, пожалуйста, подложи что-нибудь бабушке под голову, книгу например, и принеси ей воды.