– Пиво можно выпить на кухне.

Жан-Луи не очень-то гостеприимен, но ведь никто не заставлялего открывать передо мной входную дверь. Но если уж открыл… А фотографии накамине имеют такое же отношение к нему, как и спаривающиеся бабочки:

стена с одиноким окном, за ним нет ничего, кроме черноты;

фронтон какой-то лавки – то ли бакалейной, то ли чайной,вьющиеся растения в кадках, выставленные на улицу, на переднем плане – велосипед:краска на раме облупилась, сквозь нее проступает ржавчина;

близкая перспектива улицы: беленые стены домов, синие двери,синие ставни, открытые террасы вторых этажей, каменные плиты мостовой тожекажутся побеленными, – все это напоминает Средиземноморье, но я не совсемуверен. В глубине кадра – там, где крылья улицы почти смыкаются, – силуэтчеловеческой фигуры.

Кроме призрачного силуэта на снимках нет ни единойперсоналии, возможно, эти места дороги сердцу Жан-Луи, напоминают ему о чем-товажном, или, наоборот, незначительном, жизнь полна незначительных вещей, они исоставляют ее суть. Статуэтка, зажатая между снимками, может напомнить лишь отом, что фарфор хрупок и недолговечен, пасторальная сценка: юноша в парике икамзоле с флейтой у губ и девушка, аккомпанирующая ему на клавесине, почти всепальцы у обоих отбиты. Лучше всего сохранился мопс у ног юноши, даже хвост унего на месте. Саксонский трофей, как сказал бы Пи, такие вывозились изГермании тоннами после Второй мировой – вместе с коврами, сервизами иаккордеонами. Дед Пи тоже кое-что вывез, а двоюродный дед Пи – эмигрировал вКанаду сразу после окончания боевых действий. Возможно, нам всем придетсяэмигрировать в Канаду, всему человечеству, россказни Пи об участии его предковво Второй мировой нисколько не трогают Лору. Меня, кстати, тоже. Какая музыкальется из-под отбитых фарфоровых пальцев?

Жан-Луи знает наверняка. Но что он знает о Тинатин?..

– Расскажи мне об этой девушке. О Тинатин.

– Ты за этим пришел?

– Нетрудно догадаться, Лу.

– С чего ты взял, что я могу что-то о ней рассказать?

– Ты знаешь ее, ты даже выпивал с ней.

– Ну и что?

– И ты не был в нее влюблен.

– Это резко меняет дело, – Жан-Луи улыбается.

– Это просто меняет дело. Ты не был влюблен, значит,можешь рассказать. Только влюбленные ни на чем не могут сосредоточиться и паяютокружающим лишь о своих чувствах.

Неужели это говорю я? Впору увольняться с должности штатногокинокритика и переходить на работу в слезоточивый еженедельник для домохозяек.Рубрика «Люди и страсти» мне подойдет. Колченогий байроновский романтизм иутирание соплей всем страждущим, письма от экзальтированных мамзелек будутприходить мешками, в каждом из них – засушенные корни кровохлебки.

Rhizomata cum radicibus Sanguisorbae.

– Держись от нее подальше, Макс. Она разбила не односердце.

– Ты вещал мне вовсе не о сердцах.

– Головы она тоже разбивает.

– Откусывает. Ты забыл.

– Неважно. Разбивает, откусывает – и это не метафора.

– Откусывает, как самка богомола? Во время траха?

Жан-Луи морщится. «Трах» в его словаре синонимов (33 750слов, включая артикли, составитель – Мод) отсутствует по определению.

– Откуда у тебя эта фотография? В прихожей, там, гдебогомолы?

– Подарок.

– От нее?

– Нет. От одного парня, фотографа. Ее он тожефотографировал.

Я до сих пор не уверен, об одной ли девушке мы говорим. Нопока все сходится – помертвевшее лицо Жан-Луи, когда я впервые упомянул оТинатин, описал ее. Должно быть, мое лицо выглядело не лучше при встрече с ней.

– Вот как? Может, спишешь его адресок?

– Зачем?

– Хочу поговорить с ним, если уж из тебя ничего невытянуть.

– Думаю, тебе вряд ли удастся поговорить.

– Это почему же?

– Его нет. Он погиб в прошлом году. Несчастный случайна горнолыжном курорте. Где-то в Австрии. Его накрыло лавиной.

Погиб. Отлично. Одним конкурентом меньше.

– И как его звали?

– Илья. Илья Макаров.

– А снимки на камине? Тоже его?

Мне не нравится физиономия Жан-Луи, определенно. Хотяупоминание о каминных ландшафтах не вызывает у Лу той бурной реакции, какуювызвало упоминание о Тинатин: всего лишь легкая, запутавшаяся в бороде улыбкапревосходства – как будто он уже успел посмотреть новый опус Ромера, а я этотопус прощелкал.

– Нет. Не его. Вырезал из журнала «Вокруг света». Люблюпейзажную лирику.

В пустой комнате Жан-Луи ни ножниц, ни журналов непросматривается, очевидно, все это добро спрятано в кладовке. За закрытойдверью.

Добраться до нее мне так и не удается, как не удаетсядобраться до откровений о Тинатин. Все заканчивается сосанием пива на кухне, сшаткого табурета, на котором я сижу, хорошо видны богомолы. Временами мнекажется, что картинка оживает, лапки самца дергаются в конвульсиях – с еготочки зрения смерть фотоохотника на австрийском горнолыжном курорте вовсе некажется случайной. Если у самцов-богомолов есть свой бог, он наверняка этомупосодействовал.

Вот что напоминает мне фактура стен в квартире Жан-Луи:

скорлупу грецкого ореха.

Внешнюю ее сторону, внутренней я никогда не видел.

…Пи перекатывает орехи в руке, подобно китайским шарикам сдраконами. Или с заезженным символом инь-ян, единственная разница – орехи незвенят.

– …Вчера мы были с ним в стрип-клубе, – Яночкураспирает от желания рассказать о вновь обретенном мачо. – И для насисполнили приватный танец. Правда, романтично?

– Безумно романтично, – поддакивает Пи. – Ябы тоже исполнил для тебя приватный танец.

– Ты совсем не в моем вкусе.

– А я, милый?..

Лора, мастер провокаций, гений эпатажа, с традиционнымгермафродитским «милый», с традиционным похлопыванием ладонью по первойподвернувшейся щеке, зачем Лора делает это? Туповатая секретарша влечет Лору небольше, чем памятник миноносцу «Стремительный», сюжет с ней не наскребет и двухстрок в «Live:-):-)ournal», намедни почесала за ушком юзеру xochu macho. юзерxochu macho кончила. Не единожды. Йоу!

Да. Если бы секретарша Яночка завела страничку в «ЖЖ», онаназвалась бы xochy macho. Непременно. Юзер xochu macho в .отчаянии ищет юзераxyj-navzvode. юзеруреасе-да! просьба не беспокоить и не бросать пакости впочтовый ящик. 7 comments от юзеров lele putin. zhopa. яйго Napoleona.