– Да чтоб ты понимал! Знаток душ человеческих! На себя посмотри. Ты, что ли, кого-то любишь? Ах, прости. Любишь. Себя самого. Но и только.

– Хоть бы так. С тобой все намного хуже. Ты не любишь и себя.

Она осталась стоять, хлопая глазами, подыскивая достойные слова для ответа и не находя их. Он прав. Сто раз прав. Как так получилось, что этот домостроевец вывернул ее душу наизнанку всего одной фразой? И это в любви к нему она призналась этим бандитам? Да, она сказала так, чтобы убедить их, что ей не безразлична судьба Камаева, но разве она солгала? И вот это благодарность?

Странный запах проник в нос. Дым! Она нечаянно схватила Камаева за раненую руку, тот зашипел от боли.

– Ильяс!

Камаев мягко убрал ее руку, втянул носом воздух. Огляделся.

– Бери бревно за тот конец.

Вдвоем они подняли столб. Дальний его конец заскрипел по скату крыши. Дымом пахло все сильнее. Жанна чихнула, чувствуя, как начинает першить в горле. Кажется, она поняла, что хотел сделать Камаев.

– Надо выбить доски на улицу, – пояснил он. – Дом старый, подгнивший. На раз-два-три…

Они ударили в стену, потом еще раз. Бревно раскачивалось в их руках, било и било. Одна доска с треском выдираемых гвоздей отошла в сторону.

– Хорошо, теперь соседнюю.

Дым уже стелился по ногам. Жанна видела его призрачные клубы.

– Старайся не дышать глубоко. – Камаев утер лицо плечом. – Осталось немного. Давай!

Они отошли на два шага назад и потом с каким-то отчаянным кличем протаранили стену. Теперь у них было две доски, которые Камаев, опустившись на колени, пытался сдвинуть в сторону. Вскоре в стене образовался треугольник, через который в душный чердак хлынул свежий воздух. Дым, торопясь, потек еще быстрее, Жанна чувствовала, как в голове с громким «пых» лопаются пузыри.

– Лезь! – приказал Камаев.

Она встала на четвереньки и высунула голову в проем, вдохнула прохладный свежий воздух, мир перед глазами поплыл, двоясь в отражении тусклого уличного фонаря. Пришлось крепко зажмуриться. Земля внизу опасно темнела и качалась. Жанна задергалась, завиляла бедрами, полезла назад, стукнувшись виском о край доски.

– Высоко… – обернулась Жанна назад.

Его руки легли ей на плечи. Секунду они стояли на коленях друг перед другом и молчали. Потом он притянул ее к себе и провел сухими, колкими и с засохшей корочкой крови после оторванного скотча губами по ее лицу: от глаз со слипшимися ресницами по соленой от слез щеки до краешка губ. На мгновение ей показалось, что она зависла где-то в безвоздушном пространстве, чувствуя биение его сердца, толчки крови в артериях, движение мускулов, даже еле заметное трепетание век, словно на мгновение слилась с этим человеком в одно целое.

– Давай, – шепнул он и слегка стиснул ей плечи. – Ты же храбрая девочка…

Это вернуло ее обратно. Жгучий дым все сильнее проникал на чердак, выдавливая слезы из глаз и кислород из легких. Она полезла ногами в проем, кряхтя и цепляясь за пол руками. Свесила нижнюю часть туловища и застыла: где-то внизу была пропасть.

– Я держу. – Камаев взял ее за руки, подпихнул, и она повисла, болтая ногами, пытаясь удержаться ими за стены и соскальзывая. – Прыгай.

– Не могу. – Она задрала голову.

– Высота здесь не больше трех с половиной метров. В тебе метр семьдесят с небольшим. Под тобой примерно метра полтора. Разве это высота для стюардессы? Вас же учили в учебке правильно прыгать?

– Учили, – просипела она. – Но все равно…

И тут она увидела вздутые жилы на его руке и вены на лбу, его крепко сжатый рот, устыдилась своей трусости.

– Давай, Ильяс, отпускай…

Она еще успела сказать про себя: «Шел суслик по лесу…», как руки Камаева разжались, и она рухнула. Земля ударила в ноги, протащила кубарем. Жанна встала на четвереньки, ее пошатывало. Камаев тоже лез в дыру, которая была ему маловата, он протискивался боком, она слышала, как он шипит, задевая раненую руку. Она отползла в сторону, давая ему место для падения. Камаев выпростался целиком, повис на руках, не удержался, успел оттолкнуться в последний момент и коснулся земли, мягко спружинив ногами и перекатившись по всем правилам. Вот его точно хорошо учили прыгать и падать. Жанна бросилась к нему, помогла подняться. В боковом окне плясали языки огня. Они прижались к стене.

– Лесом не уйти, там калитка на замке, через забор мы сейчас не перелезем, сил не хватит.

– Машины нет, – заметила Жанна. – Они уехали?

– А что им тут делать? Плеснули бензином в комнате, бросили спичку… и готово.

Осторожно вышли к крыльцу. Снаружи огня еще не было видно, но изнутри дом полыхал вовсю. Прямо перед ними звонко лопнуло стекло в оконной раме. Пламя лизнуло стену.

– Идем. – Камаев показал на калитку, приоткрыл ее. В небольшую щель видна была пустая улица. – Похоже, чисто.

Если в дачном поселке в будний день и были люди, то никто из них еще не заметил пылающий дом. Жанна шла за Камаевым, цеплялась за его руку. Позади них слышалось довольное урчание стихии, пожирающей сухое дерево. Хотелось бежать, но сил не было. Ноги плелись еле-еле. Она вспомнила о рюкзаке и телефоне, которые остались в доме. И усмехнулась про себя: странно устроен человек – чуть с жизнью не простился, а жалеет о вещах. Откуда-то сбоку зажглись два злых огня, взревел двигатель. Жанна вскрикнула, обернулась.

Серый «Опель», притаившийся в переулке, уже выезжал на дорогу. Камаев дернул Жанну за руку, увлекая за собой. Она бежала на пределе сил, хватая воздух ртом. Сзади надвигалась смерть, сверля спину между лопатками. Камаев петлял, не давая «Опелю» возможности настигнуть их. Заборы вдоль улицы шли сплошной стеной. Впереди показался поворот: выезд на дорогу в город. До него оставалось метров десять, когда Жанна оступилась и рухнула на землю. Свет залил ей лицо, лишив возможности видеть. Она сжалась в ожидании удара и хруста собственных костей, лишь потом поняла, что свет идет не сзади – спереди. Впереди на них надвигалось такое же многоглазое чудовище, как и сзади. Камаев пытался поднять ее, но сил и у него оставалось немного. Прямо за спиной взвизгнули тормоза. Что-то грохнуло над головой. Мелькнули тени, промчались мимо. Она повернула голову: «Опель» быстро катил по улице задним ходом, потом развернулся, стал удаляться, помаргивая красными огнями стоповиков, которые вдруг вильнули, понеслись влево. Раздался удар, послышался скрежет металла.

– Жанна Викторовна, ваше поведение требует особого разбирательства, – прозвучал голос сверху.

Она задрала голову, прищурилась, прикрыла слезящиеся глаза ладонью, ничего не разглядела, попыталась встать.