– Не знаю. Я об этом не думал.

– Не думал он! Ха! А мог бы и подумать.

– Ты хочешь сказать…

– Да, дорогой мой. На Лешкин гонорар мы с тобой живем. А Лешка, как ты понимаешь, больше гонорарами обеспечивать нас не сможет. При всем желании.

– Не надо, Нина, зачем ты так?

– Как так?

– Ты говоришь, как тогда, – жестоко и несправедливо. Не надо становиться опять такой же.

– Хватит из себя младенца невинного строить! Чего ты слюни распустил? Смотреть противно. Лешика-то когда мочил, вполне расчетливо действовал. Да-да, и никакой невинностью это не пахло. Выкинул братца моего из окна, ручки отряхнул и со мной в Москву укатил. А все для чего? Для того чтобы в вечность вместо него впрыгнуть. – Нина зло расхохоталась. – Да ладно, рожу-то не криви. Я ведь понимаю. Вполне нормальное человеческое желание.

– Ты очень, очень жестока, Нина.

– Только в вечность-то так просто не прыгнешь, проталкивать надо. Лешика и то поначалу проталкивали, хотя он и был не в пример талантливее тебя. Сколько порогов папочка наш покойный обил, пока публикации добился. Да ему же сначала везде отказывали, даже в детских журналах. Но он был настойчивый, папа наш.

– Я не думал, что это так сложно, – грустно сказал Женя. – Значит, у нас ничего не получится?

– С чего ты взял? Получится. Обязательно получится. Я не менее настойчивая, чем мой покойный родитель. И рак желудка мне пока не грозит, скоро не загнусь.

– Господи, Ниночка, ну что ты говоришь?

– И кое-какие концы благодаря Лешкиной славе у меня имеются. Только пока я тебя в вечность проталкивать буду, ты, уж будь добр, поработай немного, на жилье и пропитание метлой расстарайся. Кстати, ничего такого оскорбительного я в этом не вижу. Многие великие с этого начинали. Продолжение традиций, можно сказать.

– Хорошо, я не против. – Женя чуть не плакал. Совсем не так он представлял себе жизнь в Москве.

– Ну не куксись, не куксись. – Нина снисходительно похлопала его по щеке. – Мы их сделаем, всех этих поэтов, вот увидишь. Будет у тебя сборник, Евгений Ильин.

– Дело не только в этом.

– Да? А в чем же тогда?

– Ты изменилась. И так внезапно. Когда мы еще шли сюда, ты была совсем не такой, не говорила со мной таким тоном. И в гостинице все было по-другому. Ты не любишь меня!

– Дурачок! Просто наступили будни, пора заниматься делом.

– Я боюсь.

– Чего ты боишься?

– Я боюсь, что однажды ты меня бросишь.

– Не брошу. – Нина погладила его по голове и ласково улыбнулась. – Совсем ты еще маленький дурачок. Ладно, разбирай вещи, и пойдем в магазин, купим что-нибудь на обед.

Нина вышла из комнаты. Женя поставил большую дорожную сумку под стол – кроме рукописей, других личных вещей у него и не было, а Нинины платья и прочие женские штучки он вытаскивать постеснялся. Тем более все равно складывать все это некуда – в маленькой восьмиметровой комнатенке даже шкафа никакого не предусматривалось, только стол, диван, два стула и этажерка – пустая, без книг – все старое, ободранное.

Женя брезгливо дотронулся до краешка дивана и тут же отдернул руку. Ну как на этом спать?

А в других комнатах живут чужие люди. Через две недели они приедут, и тогда их пребывание здесь вообще превратится в кошмар. Нина сказала, что это дворницкая, значит, все они дворники, наверняка пьяницы и дебоширы, некультурный народ.

Да ведь и он сам, Евгений Ильин, теперь станет дворником. Ужас, ужас! Зачем только он согласился на эту авантюру. Нет, совсем не так он себе представлял свою новую жизнь. Судя по всему, ничего хорошего эта жизнь ему не принесет: тяжелый, чернорабочий труд и весьма расплывчатые перспективы. А родители его, наверное, потеряли, волнуются, может быть, подали в розыск. Надо было им хоть записку оставить.

Женя подошел к окну. Дождь наконец кончился, выглянуло солнце. Во дворе появился народ, в основном дети и бабушки. На сломанных качелях пытался раскачиваться какой-то карапуз лет трех, но у него ничего не получалось, и он сердился. В песочнице без песка возились трое малышей неопределенного пола. Белая грязноватая болонка со свалявшейся шерстью радостно носилась по дорожке и визгливо тявкала. Чужой двор, чужая жизнь. Не лучше ли вернуться домой? Там все понятно, все заранее известно. И дворником никто не заставит работать.

Возвращаться нужно, возвращаться. Сейчас придет Нина, он ей так и скажет, пусть даст денег на дорогу, если хочет остаться здесь. А с него хватит, напутешествовался!

Бунт был задушен в самом зародыше. Женя еще не успел ничего сказать, а Нина уже все поняла и тут же накинулась на него с упреками.

– Ты собираешься уехать? Что ж, прекрасно, уезжай! Сборник, значит, ты уже выпустить не хочешь, да?

– Хочу, но… Совсем не обязательно, чтобы он вышел в центральном издательстве. Разве нельзя было начать с нашего города? У тебя ведь там знакомых больше. Продвигаться лучше постепенно, без всех этих жертв.

– Жертв? Что ты называешь жертвами?

– Не хочу жить здесь, не хочу работать дворником, не хочу этой неопределенности. Мне нужны нормальные условия. Я теряю слишком много притом, что еще неизвестно, добьемся ли мы успеха.

– Ты не веришь мне? – в голосе Нины послышалось что-то новое. Угроза – вот что это было. Она не спрашивала, а угрожала. – Не веришь?

– Верю, – тут же стушевался Женя, но было уже поздно.

– Тряпка ты, сопля двуногая, полное ничтожество! Как я в тебе ошиблась! Ради тебя бросилась в этот омут, ради тебя пошла на преступление. Но знаешь что? Отвечать за Лешу, в случае чего, придется тебе. Да, да, убийца ты, а не я. Мне ничего не стоит это доказать. Уезжай, если хочешь, но помни: ты у меня в руках.

– Нет! Ты не можешь так со мной поступить, не можешь!

– Еще как могу. – Нина посмотрела на него в упор и улыбнулась какой-то зловещей улыбкой. – Мальчик мой, ты себе и представить не можешь, что я могу. А уж утопить тебя мне не составит никакого труда. Но ведь мне этого делать и не придется, правда? Ты будешь умницей, послушным мальчиком, да? – Она положила руку ему на затылок и ласково провела по волосам. – И в таком случае мы всего добьемся. Славы и денег уж точно. Да, мой маленький?

– Не знаю… наверное, – голос дрожал и не слушался, руки тряслись.

– Да, конечно, да. Ты должен мне верить. – Рука Нины скользнула ниже, к шее.

– Я боюсь.

– Ну, вот ты опять! – Ее рука напряглась и чуть-чуть надавила на позвонки, испуганные до полусмерти, трусливые позвонки.

– Я верю, верю! – Ничего он не верил, но не согласиться сейчас было просто опасно для жизни.

– Вот и прекрасно, мой маленький, вот и прекрасно.