В отличие от буйного интеллектуального беспорядка, царившего в кабинете Гонсалеса, здесь чувствовалось присутствие женской руки. На стене рядом с книжными полками размеренно тикали часы. На окне безмятежно цвели бегонии — судя по виду, им никогда не приходилось умирать от жажды и бороться за свою жизнь. Дийна вспомнила маленький храбрый кактус на кафедре ветроведения, который она спасла из-под кучи бумаг.

В шкафу ровными рядами стояли папки, надписи на которых будоражили воображение: «Легенды о происхождении флайра», «Влияние ветров на войны», «Ветра и антропоморфизм», «Ветра, созданные зельями и заклинаниями»… На книжных полках также стояли толстые тетради в пружинных переплётах. Поскольку донья Эстер деликатно вышла, чтобы дать ей время освоиться на новом месте, Дийна, сгорая от любопытства, потянулась к тетрадям. Ей помогли бы любые, даже обрывочные сведения об Эспиро!

Листы были плотные и чуть шершавые. Раскрыв наугад страницу, она непонимающе уставилась на ровные ряды выпуклых точек. Что это? Какой-нибудь древний язык? Она провела пальцами вдоль строки и ощутила разочарование. Ах да, ну конечно…

Тетради, купленные или напечатанные, вероятно, доньей Эстер, могла прочитать только сама Эстер. Чтобы узнать заключенные в них секреты, Дийне пришлось бы сначала изучить язык Брайля.

Она собиралась заняться папками, но в этот момент вернулась доктор Солано с пачкой черновиков. На удивление, в них было мало ошибок. Либо Эстер научилась печатать вслепую ещё до того, как лишилась зрения, либо ей пришлось здорово потрудиться для написания этой статьи.

— Как вы справляетесь? — вырвалось у Дийны с невольным смущением. Она покраснела. Ей вовсе не хотелось показаться бестактной. — То есть, я имею в виду, что по вашему поведению ни за что не догадаешься… В прошлый раз я ляпнула, не подумав…

Эстер, сидя за столом, улыбнулась.

— Первое время было трудно, конечно. Но потом я решила — какого чёрта?! Мои знания остались при мне. Я умею печатать, и у меня не отнялся язык, чтобы общаться с коллегами и студентами. Я по-прежнему могу заниматься историей! Трудности возникли только с книгами. Приходилось заказывать специальные издания или приглашать чтеца.

— О, я бы с радостью вам помогла! — воскликнула Дийна, подумав, что такая работа полностью отвечала бы её тайным желаниям.

— Для начала, давай разберёмся с этим эссе, — предложила Эстер.

Дийна вставила чистый лист в каретку и принялась за дело, решив доказать всему колледжу (и в первую очередь — донье Эстер), что ругательства сеньоры ди Кобро в её адрес не имели под собой никаких оснований.

Доктор Солано задумчиво смотрела в окно, или, вернее сказать, вслушивалась в свои мысли.

— Думаю, когда жизнь отнимает у нас что-то одно, то взамен всегда даётся другое, — вдруг сказала она. — Я не могу увидеть твоё лицо, но чувствую, как ты улыбаешься. Слышу, как меняется голос сеньоры ди Кобро, когда она растеряна или довольна. После того как со мной это случилось, я стала более смелой. Я сказала себе: «Если ты смогла выполнять свою работу не хуже, чем раньше — значит, ты сможешь всё, что угодно».

Это было знакомое чувство. Когда-то Дийна тоже так думала: «Если я справлюсь с парусом джунты — значит, смогу добиться и всего остального». Только у доньи Эстер процесс обретения самоуверенности был ещё более травматичным.

Её пальцы добросовестно печатали строку за строкой, а тем временем у неё из головы не выходил рисунок, мельком увиденный на одной из папок. Треугольник, перечеркнутый горизонтальным штрихом. «Где я могла его раньше видеть?» Почему-то этот знак казался ей важным… Можно, конечно, спросить у доньи Эстер… но Дийна стеснялась. «Ещё подумает, что я действительно разгильдяйка, которая умеет только глазами шарить по кабинету!»

Она снова сосредоточилась на работе, и в течение следующего часа тишину на кафедре нарушало только стрекотание пишущей машинки.

* * *

За обедом её уже поджидала Транкилья, нервно постукивая пальцами по столу.

— Ну, как ты? — спросила она, едва только Дийна появилась с подносом. — Я утром просто не знала, что делать! Сеньора ди Кобро притащила меня к вам на кафедру, приказала отпечатать ваши учебные планы и была жутко зла! Я боялась, что она тебя прямо там же уволит!

— Мне повезло, — согласилась Дийна, прихлёбывая густой суп с гофио. От волнения на неё всегда нападал аппетит. — Было бы проще, если бы магистр Гонсалес почаще присутствовал на рабочем месте! Почему он так часто уезжает, кстати?

— Обычно он ездит на Аррибу, на конференции по климату вместо профессора Мойзеса, — сообщила Транкилья, которая всё про всех знала. — Когда сенаторы в очередной раз поднимают шум о катастрофическом изменении климата, продовольственной безопасности и нарушениях в экосистеме, Гонсалес едет туда, так как Мойзесу вечно некогда. А ещё он много ездит по школам. Принимает экзамены, ищет будущих новых студентов — достаточно умных, чтобы учиться здесь.

«В общем, Гонсалес не столько преподаватель, сколько специалист по связям с общественностью», — подумала Дийна.

Из низенькой двери, ведущей на кухню, появился Кайо с подносами. Он подошёл к студентам, сидевшим за отдельным длинным столом, и принялся собирать тарелки. Среди стриженых затылков Дийна узнала рыжую макушку того чижика, которого Орландо допрашивал у доски. Значит, это первокурсники. Нагрузив поднос грязной посудой, Кайо двинулся обратно. Вид у него был довольно угрюмый.

— Наверное, опять поругался с сеньором Гаррой, — сказала Транкилья, заметив её взгляд. — Кажется, они в последнее время не ладят.

Транкилья, очевидно, унаследовала способность к вездесущести от своей шефини, иначе непонятно, как она ухитрялась быть в курсе всех замковых дел. Поразмыслив, Дийна спросила:

— Тебе не встречался где-нибудь в документах вот такой знак?

Она изобразила пальцем в воздухе перечеркнутый треугольник.

— Хм. Не помню.

Резкий грохот и звон заставил их вздрогнуть. Оказалось, это Кайо не донёс свою ношу до двери. Из кухни тут же вылетела невысокая женщина в белом переднике, разразившись негромкой, но яростной бранью. Кайо вяло отругивался, сгребая осколки. Вдруг он вскинул голову, хрястнул подносом и выбежал из столовой — бледный, с красными пятнами на щеках. Женщина, покачав головой, сама принялась убираться.

Транкилья притихла, студенты с дальнего стола вытягивали шеи, а Дийна вдруг ощутила озноб, будто кто-то ледяной ладонью провёл по спине. Казалось, что-то недоброе, скользкое проникло в трапезную — незаметнее тени, легче, чем наплывающий кошмар. Даже свет, широко льющийся из витражного окна, как-то потускнел.

— Мне что-то нехорошо, — вдруг шепнула Транкилья.

— Давай выйдем наружу.

Она не понимала, что это значит, но похожие ощущения были у неё ночью, во время той бесславной попытки проникнуть в Библиотеку.

В дверях девушки столкнулись с профессором Мойзесом, которого сопровождал ещё один магистр. Тот был выше Мойзеса на целую голову, с худым костистым лицом и полуседыми волосами, будто присыпанными пеплом. Нос с горбинкой и пристальный жёлтый взгляд делали его похожим на пожилого ястреба, случайно принявшего человеческий облик.