— Приятно было с тобой познакомиться. — Эти легковесные слова дались ей неожиданно тяжело. Внутри шевелилось непривычное ощущение, будто она делает что‑то неправильно. Словно сейчас, в это самое мгновение, в ее жизни происходило что‑то очень важное, но ей не хватало осознанности, чтобы это понять.

«Тебе просто давно пора спать, — мысленно пробурчала Летова, отмахиваясь от неуместной рефлексии. — Годы уже не юные, чтобы по ночам гарцевать. Немудрено, что в голову всякая дурь лезет».

Они попрощались, обменявшись номерами телефонов — жест вежливости, не больше. Летова знала, что ни он, ни она сама звонить не будут. Они жили в параллельных плоскостях, которые никогда не пересекаются. Это была странная ночь. А странные ночи не повторяются.

Сашка смотрел вслед отъезжающей «Вольво», пока та не скрылась из виду. Он постоял, наслаждаясь предутренней свежестью и глядя в тусклое беззвездное небо. Над Магаданом тоже не видно звезд. Чтобы разглядеть их, нужно отъехать подальше от города, куда‑нибудь на Армань, зимой, когда ночи темны и длинны. Когда огни цивилизации остаются позади, небосвод словно скидывает пелену, обнажаясь во всей красоте. Воздух прозрачен и чист, и снег, сдуваемый с вершин сопок, можно принять за облака. Тысячи звезд — мелких, дрожащих — серебрятся над головой. Будто кто‑то подобрал льдинку и с силой бросил ее на черный асфальт ночного неба, и та разбилась на острые сияющие осколки, тающие с наступлением утра.

В номере Сашка расстелил постель и лег, раскинув в стороны руки. Кожу приятно обдувал проникающий в открытое окно ветер. К его бесшумному дуновению примешивался гул оживающего шоссе.

* * *

Зуд зарождался в кончиках пальцев и поднимался вверх по руке, прокатываясь по коже игольчатым колесом. Он нервно сглотнул и со всей силы ударил кулаком по крышке письменного стола. Слабая боль в ребре ладони на пару секунд вырвала его из привычного удушливого оцепенения, и этой короткой передышки хватило, чтобы совладать с приступом и охладить голову. Хаотичный хоровод ощущений замедлил бег, и трезвый рассудок вновь завладел сознанием.

Эмоции, эмоции, никуда‑то от них не деться! Невозможно жить с ними в ладу, они всегда норовят поработить тебя, сделать своим слугой. Есть только два способа существовать — подчиняться эмоциям или давить их, как гнид, не позволяя вырасти и набрать силу. У него не получалось ни того ни другого. Он словно бы изо дня в день участвовал в одном и том же сражении, каждый раз надеясь на победу, но всегда соглашаясь на ничью. Это был мучительный, повторяющийся цикл, сводящий с ума, изматывающий. Но разорвать его — значило бы погибнуть. И тогда вместе с ним погибла бы и она — на этот раз окончательно, бесследно. Ведь единственное, что удерживало ее здесь, — это его любовь.

Ему казалось, что их недавняя встреча отсрочит неминуемое — то, что всегда возвращается, как бы он ни отталкивал; всегда догоняет, как бы ни убегал. Ему действительно стало легче, но всего лишь на ничтожно короткий миг. Он даже не успел перевести дух и выплеснуть — хотя бы немного — заполнивший его до самой макушки ужас.

Сегодня он вновь ощутил приближение момента и свое бессилие перед его мощью. Казалось бы, только недавно он отдал на откуп жестокому божеству очередную жертву, но мистический зверь не насытился. Аппетит его возрастал, с каждым днем все быстрее и быстрее. И где‑то в глубине сердца уже трепетала пугающая догадка: однажды он не справится. Однажды наступит день, когда он попросту не успеет.

Пусть так. Но пока он еще дышал и оставался дееспособным. Пока он еще мог себя защитить… А значит, пора вновь приступать к уже отработанной, доведенной до автоматизма рутине. Следить за ней издалека, просто наблюдать. Любоваться и чувствовать себя практически счастливым. И давить любой проблеск рассудка — ту его часть, которая отлично знает, чем все закончится.

Он взял смартфон, надел наушники и включил в плей‑листе любимую песню Иова.

I feel like playing the game tonight

This town gets lonely after midnight

And when the animal hunger runs deep

I know I'm never gonna get to sleep[2].

* * *

Вадим осторожно выглянул из‑за кулис — огромный зал был практически полон, хотя до начала концерта оставалось еще тридцать минут. Он нырнул обратно, чувствуя, как мгновенно пересохло во рту. Сердце ухало в груди, отзываясь болью под ребрами.

— Жесть, правда? — Тим поймал его ошалевший взгляд. — Это просто жесть!

Стоявший у стены Лиеску молчал, но тоже заметно нервничал, то и дело промокая рукавом рубахи выступавший на лбу пот, хотя в помещении было нежарко.

— Я не верю, что это с нами происходит, — добавил Тим, собирая волосы в пучок и снова распуская их. — Что‑то я нервничаю.

Вадим задержал дыхание, приказывая себе успокоиться. Все должно пройти хорошо. По крайней мере, свою партию они отыграют качественно. А как отреагируют зрители — вопрос другой. Он увидел отражение в зеркальной стене — трех оцепеневших от страха парней — и улыбнулся, вспомнив, как все начиналось.

Он тогда только вселился в общагу, познакомился со своим соседом — жирдяем Лиеску — и успел по этому поводу расстроиться. За весь вечер парень произнес от силы несколько фраз, и перспектива жить с угрюмым молчуном Вадима не радовала. Испробовав несколько тем — от девчонок до автомобилей — и не встретив отклика, он окончательно махнул рукой, надеясь, что третий сосед, который еще не появился, окажется повеселее.

На следующий день Вадим привез в общагу оставшуюся часть пожиток и, разместив их кое‑как в своей части шкафа, спросил уткнувшегося в книгу жирдяя:

— Не возражаешь, если я на гитаре поиграю? Не буду мешать?

Тот скептически покосился на его дешевую акустическую гитару и пожал плечами — мол, делай что хочешь.

Вадим уселся на подоконник, подкрутил колки. Сначала побренчал для разминки, стесняясь слушателя, но постепенно увлекся и начал петь. Когда он наконец остановился, чтобы перевести дух, то заметил направленный на себя взгляд.

— Это чье ты сейчас пел? Что за исполнитель? — поинтересовался Лиеску. На его круглом безразличном лице впервые читался живой интерес.

— Да это я так, сам иногда сочиняю.

— А повтори.

— Без проблем. — Вадим постарался скрыть свое удивление и ударил по струнам, начиная вступительный проигрыш.

Когда он затянул первый куплет, Лиеску соскочил с кровати, согнулся, осторожно вытягивая из‑под нее какой‑то предмет. У Вадима челюсть отвисла, когда он увидел, что это такое — охрененная, дорогущая бас‑гитара «Фендер».