у студентов наибольшей популярностью в корпусе. Подробный отчет Басаргина о времени, проведенном в академии, завершается нежной данью уважения его старому директору Н. Н. Муравьеву, «человеку доброму и гражданину в полном смысле полезному!». Говорят, что он с большим удовольствием слышал об успешной карьере своих выпускников и об уважении, которое они обычно получали от своих командиров[273].

Именно год успешного обучения в школе Муравьева «дал право» П. А. Тучкову (младшему брату А. А. Тучкова и старшему брату С. А. Тучкова, которые также были мемуаристами) в 12 лет поступить в Московский университет и через два года получить чин прапорщика Генерального штаба. Неудивительно, что мемуары Тучкова начинаются лаконично: «Детство мое было коротко». Его дядя, Николай Алексеевич, настаивал на том, что домашнее воспитание «вредно мальчикам», и способствовал обеспечению его племянников (тогда им было 8 и 11 лет) местами сначала в пансионе для дворян при Московском университете, а затем в училище колонновожатых Муравьева. Оглядываясь назад, Тучков с радостью признавал, что в училище «отлично приготовляли молодых людей к службе генерального штаба»[274]. Н. И. Шениг, преподававший там русский язык, оставил подробный отчет о школе. Он сообщил, что школа была закрыта с вступлением на престол Николая I, после чего было «положено комплектовать генеральный штаб учениками военной академии»[275].

Безусловно, выдающаяся репутация школы Муравьева была безвозвратно запятнана невольными ассоциациями ее с декабристами. В связи с этим, когда в январе 1826 года Следственный комитет спросил члена Южного общества И. Б. Аврамова, «не были ли вам внушаемы новейшие политические мнения о преобразованиях» в школе Муравьева, когда он посещал ее в 1818 году, заключенный ответил, что «не слыхал, сколько помнится, никаких политических суждений»[276]. Хотя резкое отрицание Аврамова справедливо подтверждает тот факт, что Муравьев был далек от активного отстаивания планов политических реформ, тем не менее, по мнению одной уважаемой советской ученой, очень влиятельной в свое время, «его интерес к передовым идеям, широкий кругозор и дружеское обращение с молодежью поощрили развитие вольного духа в среде воспитанников училища колонновожатых». Более общий вопрос о политическом формировании поколения декабристов будет рассмотрен позже.

Пансионы в Москве и Санкт-Петербурге

Воспоминания Ф. В. Булгарина подтверждают единодушное мнение о том, что дворянский пансион при Московском университете был лучшим учебным заведением того времени. В то время университет и связанный с ним благородный пансион, которым руководил ректор А. А. Прокопович-Антонский, не только стояли в центре культурной жизни Москвы, но и выпускали, по словам биографа А. И. Кошелева, большинство «выдающихся деятелей на поприще литературы, науки и государственной службы»[277]. Из воспоминаний В. И. Сафоновича о его школьных годах мы узнаем, что он был одним из трехсот учеников, родители которых «охотно отдавали детей, привозя их [в Москву] со всех концов России». Он отмечает, что Прокопович-Антонский очень успешно проработал директором школы двадцать пять лет, и среди других интригующих подробностей о ее режиме вспоминает, что около сорока учеников, которые не могли вернуться домой во время летних каникул, были отправлены в летний лагерь в Подмосковье, где они знакомились с военной службой до возобновления семестра 15 августа[278].

Хотя мемуары, как правило, не конкретизируют этот вопрос, наблюдение Сафоновича позволяет предположить, что учебный год был очень длинным. Таким образом, дети находились вдали от дома в течение длительного периода времени, и эта перспектива должна была и вовсе удержать некоторые семьи от отправки туда детей, как представляется разумным предположить, несмотря на упоминание Сафоновича о всеобщем стремлении поступить в эту школу. Одним из учеников, который поступил в школу Прокоповича-Антонского в 1803 году, в нежном восьмилетнем возрасте, и провел там следующие восемь лет, был В. Ф. Раевский, сын дворянского рода Курской губернии. Однако его взгляд на пансион резко отличается от взглядов Булгарина и Сафоновича. В своих мемуарах Раевский описывает учителей «первого в России учебного заведения» как «самых посредственных людей», по большей части «педантов, педагогов по ремеслу, профессоров по летам, парадных шутов по образу и свойству»[279].

В своих воспоминаниях М. Л. Назимов утверждает, что в последние годы царствования Александра I в Московском университете училось очень мало дворян из богатых семей. Вместо этого они выбрали университетский благородный пансион, потому что, по крайней мере до 1822 года, они могли по окончании школы претендовать на чин 10‐го класса, тогда как выпускники университета получали только чин 12‐го класса. Преимущество выпускников университетского благородного пансиона заключалось в том, что они в течение трех лет могли рассчитывать на достижение такого чина, на который другим потребовалось бы по крайней мере шесть лет, а то и больше, «смотря по сословию». Воспоминания Назимова, выпускника Московского университета, помогают взглянуть на студенческую жизнь в Москве и ее контраст с «тихой семейной жизнью в доме родителей». Он вспоминал, что сначала чувствовал себя «оглушенным» из‐за «острого, скорого и шумного разговора о разных предметах», включая местные сплетни и текущие дела, почерпнутые из прессы.

Назимов был впечатлен разнообразием литературных дискуссий, которые, как он утверждал, включали недавно опубликованную поэму Пушкина «Кавказский пленник» (1821), а также «Разбойников» Фридриха Шиллера (1781) и «Отелло» (Шиллер и Иоганн Генрих Восс создали отредактированный перевод текста Шекспира в 1806 году). Некоторые курсы были весьма хороши: например, лекции профессора Василевского по «политическому народному праву» содержали «довольно удачные импровизации», и он «с энтузиазмом проводил какие-нибудь либеральные идеи, которые всегда нравятся молодежи»[280]. По словам А. П. Беляева, поступившего в Военно-морскую академию в 1815 году в возрасте 13 лет, там тоже было хорошее обучение. Хотя учителя были «оригиналами», как он выразился, они хорошо знали свой материал, который, безусловно, вычитывали: четыре часа до обеда, еще четыре после него, охватывая четыре предмета в день[281].

Возмущение от «неприличного поведения и дерзости» студентов, испытанное им в первый день лекций в университете, оказалось достаточным, чтобы удержать 17-летнего Н. В. Басаргина от того, чтобы он когда-либо вернулся в университет. Молодой дворянин из Владимирской губернии по собственному желанию уехал из дома, чтобы «сделать из себя что-нибудь годное» в Москве. Вместо университета он подал заявление о переводе в корпус колонновожатых Н. Н. Муравьева, где, как мы видели, у него был в целом более положительный опыт[282]. Другой выпускник, М. П. Погодин, будущий профессор истории университета, также вспоминал, что студенческая жизнь там «до кончины Александра I была привольная». Среди его ярких воспоминаний был поразительный вид некоторых профессоров, которые со своими каретами с четверкой,