на практике им стремилось заручиться большинство отпрысков аристократических семей, – и не только из уважения к старшим, но и по той причине, что чаще всего во власти родителей было сделать трудной в финансовом отношении жизнь детей, вступивших в брак против их воли. Они могли обнулить или урезать приданое или долю в состоянии, выделяемую сыну или дочери при вступлении в брак без их согласия, – или даже обрушить на молодых месть пострашнее. Когда в 1817 году его дочь Маргарет вышла за графа де Флао – незаконнорожденного француза, католика и, самое шокирующее, бывшего адъютанта Наполеона и участника сражений против британцев, – адмирал лорд Кит, как сообщалось, был взбешен до такой степени, что вовсе вычеркнул ее из завещания. Ей, говорили, пришлось в день свадьбы «проститься с наследством в 30 000 фунтов в год» – и все ради «лысого мужчины без состояния, характера или родословной», – сообщала изумленная миссис Калверт. Мораль: формально родители, возможно, были к тому времени более и не в праве выбирать своим чадам супругов по собственной прихоти, но на практике у них сохранялось превеликое множество рычагов воздействия.

Даже в тех случаях, когда обнадеженной невесте ее выбор казался беспроигрышным, родительское благословение на брак могло быть получено не сразу. Супруги Калверт держали свою дочь Изабеллу в подвешенном состоянии два или три дня, обдумывая, давать ли ей согласие на брак с ирландским землевладельцем сэром Джеймсом Стронгом. Поспешив в город из Хертфордшира, где их застала поразительная весть о предложении, родители устроили перекрестный допрос с пристрастием как дочери, так и ее компаньонке, тете по материнской линии миссис Нокс, которая сопровождала пару в Воксхолле, на предмет выяснения, что представляет собою потенциальный жених. На следующий день на фоне летней грозы за окном, вполне подобающей сгустившейся атмосфере, миссис Калверт вынуждена была вынести «неловкое свидание» с матерью жениха, а мистер Калверт допрашивал его отчима на предмет возможных вариантов того, где будут жить молодые, а самого потенциального жениха – о его планах на жизнь в браке с его дочерью. Лишь после этого Изабеллу, наконец, вызвали в отцовский кабинет, где ей было озвучено решение о родительском благословении. Родители расщедрились даже на официальное приглашение сэру Джеймсу погостить у них в Хертфордшире – не иначе как для того, чтобы в непринужденной обстановке понаблюдать за его повадками, прежде чем безвозвратно препоручить ему свою Изабеллу, поскольку добронравие почиталось за одно из главнейших качеств, которыми надлежало обладать возможному зятю, претендующему, по сути, на безраздельное обладание будущей женой вместе со всеми ее правами.

Вне зависимости от того, испытывали ли они с этим трудности, большинству молодых женщин достаточно было всего лишь убедить родителей или опекунов в том, что помолвка им подходит. Когда миссис Тейлор опротестовала в суде излишне поспешно (через 36 часов после предложения от лорда Стюарта) поданное леди Антрим ходатайство о выделении их подопечной причитающейся ей доли, она тем самым запустила долгую тяжбу, исход которой – вместе с судьбою Фрэнсис Энн – оказался всецело в руках одного из главных законников страны. Лично лорд-канцлер должен был вынести вердикт на предмет того, быть или не быть предполагаемому браку. Более того, слушания относительно пригодности потенциального мужа предполагались открытые, а любопытствующих там было так много, что участникам в прениях с обеих сторон приходилось с трудом пробираться к своим лавкам.

В результате бурные прения затянулись на три месяца. Прежде всего, адвокаты разбили в пух и прах выдвинутые миссис Тейлор обвинения в том, что предложение ее племяннице было подстроено, равно как и ее личные возражения в адрес жениха, сводившиеся, по существу, к тому, что он никто: всего лишь посланник Его величества в Австрии, выслужившийся военный и сводный брат министра иностранных дел, да и к тому же староват и бедноват, не говоря уже о том, что подвержен дурным привычкам и происходит из семьи с печальной склонностью к психическим расстройствам.

При всем неудобстве формата публичных слушаний лорд Стюарт вынужден был выстраивать тщательную защиту по всем пунктам. Что касается обвинения в брачной афере, само подозрение в подобной нечистоплотной схеме «было в равной степени оскорбительным для леди Фрэнсис и вечным бесчестьем для него самого», показал он под присягой. Он помолвлен с нею, а не с ее состоянием, и это «ее превосходное понимание и личные качества, которыми она одарена», произвели на него неизгладимое впечатление, подчеркивал он. По этому пункту, однако, красивых слов и клятвенных заверений было недостаточно. И Канцлерский суд в Лондоне, и бдительные опекуны по всей стране крайне настороженно относились к умеющим внушать доверие охотникам за девичьими состояниями, – и не без веских на то оснований.

В 1811 году, к примеру, весь высший свет с замиранием следил за тем, как мистер Уильям Уэлсли-Поул, лихой племянник герцога Веллингтона, покоряет сердце богатейшей в королевстве наследницы Кэтрин Тилни-Лонг, а в последующие семь лет – за тем, как проматывает ее состояние. Подобно Фрэнсис Энн миссис Лонг-Уэлсли (как она стала зваться после выхода замуж) отказывалась внимать опасениям родных и близких. Даже ворох анонимных писем с предупреждениями о том, что ее избранник «сварливый, тщеславный, самовлюбленный транжира под личиной молодого джентльмена», и рассказами о его непомерных долгах и некрасивых любовных похождениях не охладили ее страстного влечения к нему. Но ко времени слушаний в Канцлерском суде по делу Фрэнсис Энн ее предшественница уже сполна расплачивалась за собственную глупость. Всем было ясно, что Кэтрин Лонг-Уэлсли не обрела в своей жизни ничего, кроме расточительного и неверного мужа, катящегося прямиком к банкротству.

Чтобы опровергнуть обвинение в том, что к ухаживаниям за богатой наследницей его подтолкнули финансовые трудности, у лорда Стюарта не оставалось иного выбора, кроме как уполномочить своих адвокатов раскрыть на публичных судебных слушаниях источники и размеры его доходов. Тут-то и выяснилось, что миссис Тейлор жестоко заблуждалась. Она ведь полагала, что у лорда Стюарта, как у младшего сына, с деньгами туго и перспективы весьма туманны, а оказалось, что он на заведомого нуждающегося наподобие Уэлсли-Поула не походит ни в коей мере. Текущий доход у лорда Стюарта оказался на уровне почти 18 000 фунтов в год: 15 700 фунтов суммарного оклада на занимаемых им дипломатических, военных и придворных постах плюс 2000 фунтов в год с поместий его отца маркиза Лондондерри. Вдобавок его ждало еще и земельное наследство, приносящее не менее 8000 фунтов в год, а поскольку его сводный старший брат, министр иностранных дел лорд Каслрей был бездетен, то со временем сумма доходов с наследуемых им земельных