— Потому что улепётывал от волков, я не думал искать тебя здесь.

— Но нашёл.

Волосы окутывают её фигуру, как ночной дождь, а лицо в полумгле белее луны. Красивая. И мне её жалко. Но если произнести такое вслух, Эйка взбесится.

— Нет, это всё не то, ― улыбаюсь я своим мыслям. ― Не то, что я пытаюсь тебе сказать.

Да, книги… Мешок был призван защищать сухари от влаги и изнутри почти не промок. Обугленные края страниц самую малость покоробились от воды. Могло быть хуже.

— А что ты пытаешься сказать? — подаётся вперёд Эйка. — Ну, стало быть, нет никакой Связи! Я хотела переждать непогоду, пока не окрепнут крылья. Вот и наврала тебе!

— И поэтому погибла девушка? Там, в городе, — я держу в руках первый том, но не могу разобрать номер на обложке.

— В каком городе? — недоумевает Эйка. — Какая девушка?

— Ну, не девушка, — поправляюсь я, — оборотень. Велика разница?

— Действительно, — Эйка вздрагивает и отодвигается глубже в тень, — это же только я тварь! Оборотни вполне себе ничего. А ведь я тебя предупреждала! Я что, теперь посочувствовать тебе должна?

— Да нет, я не надеялся тебя впечатлить, — заверяю я, устраиваясь с книгой перед камином.

— Почему же? — шипит Эйка. — Я впечатлена сверх меры! Ведь такие, как я, убивают, чтобы жить, а не чтобы… Вот зачем тебя к ней понесло, скажи? Мне назло?!

— Не болтай ерунды. Я просто объяснил, что бессилен против твоей магии.

Оглавление длинное, и нужный раздел я нахожу не сразу. Всё это время Эйка молчит, и воздух между нами густеет.

— Право, не знаю, что ещё предложить, — признаётся она в замешательстве, — а решётка тебя удержит?

— Я прохожу сквозь решётки.

Как тут не похвастать?

Угли отсырели и вряд ли займутся, если я не вспомню заклинание. Но память залита жидким пламенем и не отвечает. Приходится искать подсказку в справочнике.

— Вот ты всегда так! — угрюмо бросает Эйка. — Думаешь, ты один знаешь, как надо! А чуть что, забиваешься в свой бумажный мир. Но твоего мира нет, а в моём ты погибнешь.

— Книга мне нужна, чтобы развести огонь, только и всего, ― поясняю я, вылавливая глазами нужный абзац.

Проще пустить листы на растопку, но я же волшебник! Я со вздохом разминаю запястье и прибавляю:

— Магия ― вот, что стоит между огнём и бумагой. Также, как ты стоишь между смертью и жизнью. Да, это очень хрупкое равновесие. Но ты ведь не дала мне погибнуть! Благодарю, теперь мы квиты.

— К чему эти дурацкие сравнения? ― раздражённо шипит Эйка.

— К твоему бредовому разговору о мирах.

— А я было подумала, что ошиблась! — усмехается она. — Нет, я, конечно, тварь, но я никак не могла решить. Я тебя ждала. И не хотела, чтобы ты приходил.

Я нарочно не поднимаю голову, чтобы волосы немного закрывали лицо. Талая вода капает на сказочных птиц и хрустальные мосты. Я горячо надеюсь, что это вода, но на всякий случай медлю с ответом.

— И тогда, на маяке, — задумчиво прибавляет Эйка, — я думала улететь и думала, что ты меня удержишь. Скажешь что-нибудь или сделаешь.

Со словами у меня всегда было туго. А что сделать, прямо не знаю… Ну, не оправдал ожиданий, подумаешь!

— Тебе надо, чтобы всё было по волшебству? — уточняю я. — Не понимаю зачем. Ты-то можешь найти другого. Ну, потоскуешь немного, так тебе и со мной мука.

Она отвечает, как обычно, невпопад:

— Ты устал?

Я провожу ладонью по лицу, пытаясь очнуться, и мне делается весело.

— Наоборот, отдохнул! Ни дел, ни обязательств. Занятно, но скучно. И холодно.

Колдовать в таком состоянии неразумно, и я закладываю страницу пером, размышляя, что бы ещё придумать! Я бы порубил стулья на дрова, но тогда спать будет не на чем. А так можно расположиться не хуже, чем на плотоядных деревьях. Надеюсь, хоть кресло не плотоядное! Обустроив лежанку, я пытаюсь разуться, но и тут приходится повозиться. Эйка наблюдает за мной, склонив голову к плечу, и, наконец, предлагает:

— Покормить тебя? У меня заяц есть, ночью добыла…

Я выливаю воду из левого сапога на шкуру какой-то вымершей твари, распластанную перед камином, и начинаю стаскивать правый сапог.

— Снедь у меня не переводится, — в этот раз усмешка удаётся чуть лучше, — дело не в том, что ты зайцев пережариваешь, хотя это досадно. Просто я тебя боялся, а бояться трудно с достоинством. Но страх можно перебороть. Не сразу, так со временем.

Немного передохнув, я возвращаюсь к Перу и заложенной странице. Рано или поздно мне удастся соединить одно с другим, вся ночь впереди!

— Чем больше проходит времени, тем глубже увязаешь, — пасмурно предупреждает Эйка.

— Мне казалось, что вначале ты была не против увязнуть.

Сейчас она ответит, что мне казалось. Я веду пальцем по строке, пытаясь разобрать заклинание. Я его сотню раз творил, вот только минуту назад. Что за напасть такая — словно в первый раз вижу буквы!

— Вначале нечего было нечего терять, — неохотно объясняет Эйка. — Я не видела беды в том, чтобы нам поладить. И в том, чтобы допить твою кровь, не видела особой беды. Потом я сообразила, что до меня тебе было лучше, а кусаться уже расхотелось. Пришлось подыскать себе новый дом. Я и теперь не понимаю, что изменилось. Ты меня уже не боишься? Напрасно.

— Боюсь. Но не более, чем всего остального, — отвечаю я, безнадёжно вороша золу. — Не уверен, что стоило ради этого расставаться. Но мне бы не хотелось расстаться на ссоре. Тебе здесь хорошо, Эй? Я могу быть… Спокоен, по крайней мере?

— Мне здесь было превосходно, — заверяет она.

— Я уйду завтра. Сейчас там оборотни.

Эй затихает, а я черчу Пером огненные знаки и смотрю, как они повисают в воздухе. С пятого раза дряхлые головёшки занимаются, но больше чадят, чем греют. Что есть, то есть. Надо ложиться или упаду. Ох, жизнь моя…

Я снова встаю, но уже в лёгком помутнении. Отстёгиваю меч, причём долго не могу разгадать хитрую пряжку. Вешаю плащ на кресло и продолжаю стаскивать одежду. Точнее, отдирать.

— Это какая-то игра? — настораживается Эйка, когда я остаюсь в одной рубашке. — Что ты, собственно, делаешь?

Да-да, игра — в кораблики. Которые не приплыли.

— Пытаюсь обсушиться. Мне больше не в чем идти, — объясняю я холодно, потому что мне жутко холодно.

Ни разу так не замерзал, это уже грань смерти какая-то!

— Но было бы здорово завернуться в покрывало, — прибавляю я с надеждой, — ты на нём сидишь.

Она, правда, не понимает, что невозможно