Драгомыслов некоторое время молчал, словно обдумывая, что сказать.

– Ты еще молодой, Степка, – наконец со вздохом сказал он. – Терять – удел и смертных, и Иных. Ничего не поделаешь.

Я слышал в динамике его тяжелое дыхание. Он был прав.

– Не мы придумали эти законы, Степа. Но нам по ним жить. Отгул бери на сколько потребуется, – переходя на деловой тон, сказал шеф. – Да и премию на непредвиденные я тебе выпишу.

– Спасибо, Геннадий Петрович, – мусоля между пальцами так и не закуренную сигарету, почти шепотом поблагодарил я.

– Держись там. – Драгомыслов нажал отбой.

Хороший все-таки мужик. Осознав, что плачу, я сломал сигарету и бросил ее в урну.

К черту законы! К черту всех!

Иные не верят в Бога. Он им не нужен. После развоплощения мы уходим в Сумрак. Единственный параллельный мир, с которым мы живем и который принимает нас в час, когда приходит время уйти.

А мама верила. Ходила в церковь, носила крестик и хранила дома иконки с изображениями святых. Это была ее спасительная ниточка в этом дурацком, неправильном, кем-то и когда-то зачем-то придуманном мире. Я это уважал. У каждого должна быть своя надежда. Каждому нужно во что-то верить. Для нее, как и для большинства смертных, существовали Ад и Рай, четко разграниченные Тьма и Свет, описанные в многочисленных книгах, куда обычные люди должны были отправиться после смерти каждый кто куда. И воздастся каждому по делам его – так когда-то, крестясь, говорила моя суеверная бабушка.

Свет и Тьма были и у Иных. Но они не ждали нас за неведомым Стиксом, а являлись нашей реальностью, после которой наступала неизвестность. Наш мир был антиподом этому. Хотя, по сути, все было одно и то же.

Я прижался горевшим лбом к холодному, запотевшему от моего дыхания стеклу и посмотрел на спящий подо мной город, которому было все равно. В голове моей всплыли строчки из песни любимой курьером Пашей «Метлы»:

Мама, где ты теперь?

Я отвез Осипа Валерьяновича домой. Всю дорогу мы молчали. Впервые заговорили только тогда, когда на прощанье пожелали друг другу доброй ночи.

Хотелось побыть одному. У Вельдикяна как раз никого не было. Я забился в самый темный угол и просто сидел, тупо уставившись в одну точку перед собой. Самого хозяина тоже не было видно.

Как? Почему? Я, Светлый маг, стоящий на стороне Добра, не смог помочь близкому человеку! Не успел! Кому теперь нужно это чертово воздействие?

Как же сказать Свете…

Нахлынули детские воспоминания, в которых мама была жива и улыбалась. От бушевавшей внутри бури у меня в сознании наступило какое-то оцепенение, и я обессиленно уронил голову на руки.

С улицы донесся рокот мотоциклетного двигателя «Кавасаки Ниндзя» и сразу стих.

– Что-нибудь принести? – спросила бесшумно подошедшая Юля.

– Водки неси, – ответил за меня возникший позади девушки Миша. – Две бутылки. Любой. Для начала.

– А закуска?

– Обойдемся.

Юля направилась к бару.

– Не помешаю?

– Садись.

Миша опустился на стул напротив меня. Расстегнул крутку, некоторое время хмуро смотрел.

– Знал, что найду тебя здесь.

Я не ответил.

– Ты как? Ладно, не отвечай. Денек у тебя тот еще. Соболезную, мне Драгомыслов сказал. Наши все за тебя переживают.

Вернулась Юля и аккуратно составила с подноса две бутылки «Русского стандарта» и пару рюмок. Я подумал о припаркованной снаружи машине. Да плевать, как буду возвращаться домой. Хоть здесь под столом останусь.

– С Темным этим хрень какая-то. – Миша откупорил бутылку и разлил водку по рюмкам. – Откуда он эту «катушку» достал, непонятно. И куда она в итоге подевалась, тоже неясно, мы с Ильей весь двор на четвереньках облазили, но так и не нашли. Чует мое сердце, что без Инквизиции дело не обошлось. Короче, разбираемся. Давай…

Мы, не чокаясь, выпили. Алкоголь обжег пищевод, я поморщился, а Мишка тем временем уже разливал по новой. На самом деле я был рад, что он сейчас рядом. С того самого момента, как помог ему в первый раз войти в свою тень, тогда, в Купчино, когда помог ему отбиться от банды оборотней. С того момента, как впервые зачитал ему Договор:

С тех пор мы стали крепкими друзьями. Он был резкий, угловатый, не очень общительный, но хороший.

Теперь мы были чем-то похожи.

Молча выпили еще. И Миша налил по третьей.

– Куда гнать? – удивился я, хотя водка уже начинала делать свое дело, я немного успокоился и согрелся.

– Пей, – твердо приказал друг.

Я заметил, что он что-то хочет сказать, но никак не может решить как, и поэтому налегает на спиртное. Внезапно я понял, что Миша появился здесь не просто так, посочувствовать другу и помянуть усопшую. Его привело сюда что-то еще. И такое обилие водки было не случайно. Меня к чему-то готовили.

– Насчет Светланы… – начал Миша, но запнулся и махнул рюмку.

– Ей хуже? – встревожился я.

– Ты только горячку не пори. Выпей еще.

Первая бутылка постепенно подходила к концу. Я с трудом послушался. Миша молча смотрел на меня.

– В общем, Светлана беременная была, – наконец рубанул он. – На втором месяце. Ты когда у нее силы взял… Она же слабенькая, сам знаешь. Короче, умер ребенок. Вот.

Несколько секунд я тупо смотрел на него как громом пораженный. Водка меня действительно спасла, притупив первое впечатление от услышанного.