что ульверы помогли убить ярла Скирре. Впрочем, Свистун даже не удивился, он словно догадывался о чем-то подобном. Синезубу было плевать, может, он не знал, кто такой Скирре? А вот Отчаянный никак не мог успокоиться, всё спрашивал, как было дело, сложно ли, богатую ли взяли добычу. Пришлось пообещать, что после продажи я поделюсь с ними своей долей.

После этого Альрик передумал и отправил только Коршуна и Свистуна за новостями. Синезуб может сболтнуть что-нибудь не то по глупости, а Отчаянный — из-за задора и бурной веселости, что кипела в нем постоянно. Сам Беззащитный пошел на торговую улочку, чтоб разузнать, кто нынче думает пойти в Альфарики, а я остался в сарае.

Время тянулось медленно. За стенами сарая шумел город, говорили люди, блеяли козы, лаяли собаки. В этот раз ульверы не успели вытащить остатки дров, расставить лавки да сложить очаг, потому сидели мы кое-как, на остатках поленницы, что не успели сжечь за зиму. Хотелось уже поесть, ведь сегодня я перекусил лишь на рассвете, а сейчас день уже склонялся к концу. Несколько раз я порывался встать и выйти наружу, но каждый раз сдерживал себя. Не из-за страха, нет. Просто идти было некуда, а ходить по улицам попусту смысла нет.

И когда я в очередной раз вскочил и прошелся по сараю туда-обратно, заговорил Тулле.

— С Альриком что-то неладное.

Сказал и замолчал, будто его сам Мамир за язык ухватил. И чего ж Тулле так жаден до слов стал? Эмануэля вон не заткнешь!

— Что неладное? Что? Поясни толком! Ну?

— Трудно сказать.

— Так зачем было рот открывать? Молчал бы и молчал себе. Неладное! Тут с каждым что-то неладное! Ты вон, как у жреца пожил, совсем переменился. То ли спишь, то ли ворожишь, то ли висы плетешь. Ни словечка лишнего, словно за каждое серебром платить придется. А с Альриком всё хорошо. Он-то как раз говорит, как обычно.

— Темный он.

— Темный, — повторил я.

Из-за вестей Харальда, из-за долгого ожидания, из-за голода я был раздражен донельзя. А теперь еще и Тулле загадками говорит.

— Темный? А Живодер? Он какой окрас имеет? А Рысь или Трудюр? Ты давай договаривай, что там с другими ульверами.

— Живодера ты и сам видел. Пустой он. А Альрик темный. И ты лучше меня знаешь, о чем я говорю.

Я знал. Сам же и рассказал Тулле о том, что вижу, когда стайным вожаком становлюсь.

— Узор порушен. Цепи вот-вот рассыпятся. Не исчезло оно, а лишь сковано было.

От чего-то мне вспомнился сказ про бога-предателя, который поныне сидит глубоко под Северными морями, опутанный Корлеховыми нерушимыми цепями и крепким ядом. А что, если когда-то Хагрим сумеет пробудиться, сбросит оковы и захочет отомстить пленителям? Что станет с нашими островами? Какие волны подымутся? Наверное, величиной с гору, и все деревни, что стоят на берегу, смоет прямиком в море. Так и у Альрика. Что за буря в нем завертится, когда тварь вырвется из капкана?

— И что делать? Сказать Живодеру, чтоб снова узор дорезал?

Дударь замотал головой.

— Ты видал тот ожог? А я видал. Нечего там резать, огонь свои узоры намертво выжег.

— А если по груди и животу нарезать? Такой же узор, но спереди?

Живодер слушал внимательно.

— Не выйдет, — сказал бритт и потыкал себя в грудь. — Тут не защита, тут — сила, смелость, не страх.

— Так делать что? Сидеть и ждать, пока оно снова проснется? Тулле, может, жрец какой сможет прогнать это? Ты же слышал про сильных жрецов? Эмануэль, поди, рассказывал?

Тулле покачал головой.

— Никто в Северных морях не умеет изгонять такое. Иначе бы те воины, что ненароком шагнули за десятую или пятнадцатую руну без сердца твари, не становились измененными.

— А в других землях? — спросил Херлиф.

— Там другие боги, другие умения. Как знать. Эмануэль говорил, что в Валланде жрецы могут только жрать, кланяться да петь особые песни их богу. Измененных там сжигают, так как думают, что те пошли против воли бога.

— А в Альфарики?

Тулле не ответил. Никто из хирда не бывал в тех землях.

Альрик вернулся под вечер, а Коршун со Свистуном и того позже. Слова Харальда подтвердились: конунг не спешил нападать на Бриттланд. Рагнвальд хотел знать, сколько сарапов там сейчас, каких рун, надолго ли останутся, что думает бриттландский конунг, готовы ли тамошние воины примкнуть к нам в случае чего или предпочтут отсидеться в лесах. Для того он отправил несколько кораблей, почти все под видом торговцев и лишь один небольшой драккар, где у хёвдинга сарапская кровь. Рабыни из Ардуанора нечасто появлялись на Северных островах, но всё же были, так что Коршун не один ходил с сарапской рожей. Кто-то в таверне после неудачной попытки побить Коршуна сказал, что ему стоило пойти в Бриттланд с теми парнями.

Беззащитный же нашел торговца, что на днях отплывал в Альфарики. Вот только если осенью мы должны были пойти с опытным купцом, что уже не раз ходил туда-обратно, да и сам был родом из Раудборга, то нынешний торговец впервые отправлялся к Альдоге, путь знал смутно. Он опирался лишь на рассказы альфарикских купцов да на слова одного из своих рабов, что несколько зим назад был привезен из тех земель. Потому торговец и искал вольных для охраны, но добрую цену не давал, потому как слышал, что лиходеев на Альдоге разогнали, а за малую плату плыть невесть куда никто не хотел.

— И ведь деньгу-то думает получить немалую, а у самого людей всего десяток, и четверо из них трэли, — злился Альрик.

— Безрунные, что ли? — удивился Стейн.

— Они самые. С ними и по Северному морю особо не походишь, а тут глянь, на Альфарики замахнулся. Да и сам едва ли три лета поторговал, молодой, жадный. Решил, что нынче самое время, чтоб разбогатеть. Словно Кай четыре зимы назад, только без топора и с мошной.

* * *

1 Месяц Свальди — с 23.07 по 23.08

Глава 2

Альрик не стал договариваться с торговцем сразу, а всего лишь прощупал почву, ведь в нашем хирде аж два хёвдинга. Каждый раз, когда я думал об этом, вспоминал насмешливые слова Альрикова отца на этот счет, мол, конунга довольно одного, а на небольшой хирд потребовалось два человека. Но тут как уж вышло. Это Рагнвальд хорош во всем, за что ни возьмется, а мы с Беззащитным хороши в разных делах.

Потому на другой день мы пошли к торговцу вдвоем. Надо же обговорить условия, плату, да и мне хотелось посмотреть на почти что Кая, только с мошной. Я решил не скромничать и показал себя во всей красе: надел броню без шлема, взял новенький топор, на руки и шею повесил украшения из серебра. Пусть знает, что не убогих в охрану берет, а добрых и богатых воинов! А ну как проснется в жадном торговце совесть, и он предложит нам достойную плату?

Но, увидев будущего нанимателя, я пожалел, что так вырядился. Это и впрямь был парень, едва ли видевший два десятка зим, долговязый, худой, с вытянутым бледным лицом, усыпанным веснушками. Жесткие соломенные волосы упрямо торчали во все стороны из короткой косицы, а поросль на щеках и подбородке была настолько светлой, что казалась невидимой. И весь он какой-то нескладный, костистый. Кажется, дай ему в руки нож, он сразу им и обрежется. Неужто такому пентюху верят люди и берут у него товар?

Конопатый узнал Альрика, заулыбался, аж веснушки засверкали.

— Ну как, надумали? Двумя кораблями всяко лучше идти, верно? А я как чуял, что вместе пойдем!

А радости-то сколько? Как бы в портки от счастья не напрудил…

Альрик спокойно отвечал:

— Я же сказал, что не один решать буду. Это Кай Безумец, и его слово равно моему.

— Кай? Тот самый? — торговец будто растерялся. — Думал, ты покрупнее будешь и, это самое…

— Побезумнее? — оскалился я. — Так ведь и мне чудилось, что добрый торговец и зимами богат, и телом, одежой и мошной.

Парень быстро глянул на свои длинные узловатые пальцы и рассмеялся.

— Это всё наживное. Вот схожу к Альдоге, расторгуюсь, тогда будет и одежа, и мошна, а зимы с телесной крепостью сами придут. Я прежде Альрику говорил, что плата будет скудной, самому стыдно было из-за своей бедности. А теперь гляжу на тебя и радуюсь. Знать, не из-за серебра вы ко мне пришли. Так, может, и вовсе