Последовав Жениному примеру, она обошла вокруг «Форда». Правда, ее реакция на оформление «личного транспорта» была небанальной. Хотя чего еще от Дашки ожидать?

– Ну вот, как всегда, – надув ненакрашенные губки, сказала она, – Инкина рожа крупнее всех. А мы на заднем плане.

Инна неловко потупилась, Женя презрительно хмыкнула (ее умиляло то, что долговязая бесталанная Дашка искренне считает себя непризнанным лидером группы), а Артем уничтожающе на нее взглянул.

– Да ладно. Я это так, к слову. – Даша предпочла быстро сменить тему. – Насчет шампанского – идея хорошая!

– Так что эти гастроли будут отличаться от всех предыдущих, – с гордостью заметил Иртенев, – больше никаких плацкартных вагонов и грязных вокзалов.

– Вот здорово! – Даша разве что в ладоши не хлопала.

Ее счастье казалось Жене необъяснимым. «Что хорошего-то? – недоуменно думала она, разглядывая автобус. – Меня будет укачивать и тошнить на каждой остановке, водитель врубит какое-нибудь радио «Шансон», а Иртенева придется уговаривать по сорок минут, чтобы остановиться и сходить в туалет... Да уж, гастроли обещают быть веселыми!»

Хронический недосып, красные прожилки в обезумевших от камнепада впечатлений глазах, изжога от постоянного употребления энергетических газированных напитков – вот что такое гастроли.

В городе А, первой чернильной точке их замысловатой гастрольной траектории, они весело пили шампанское – «За успех!» Два клубных концерта и одна частная вечеринка обернулись для Даши до невозможности эффектным пальто барсовой расцветки – черные пятнышки на белом фоне. Роскошная, но чудовищно непрактичная вещь. И все же Даше не жаль было спустить на нее весь гонорар без остатка. А чего жалеть, если впереди полтора месяца путешествий и в каждом городе ее ждет конверт с заработанными потом, потекшим гримом и ноющими мышцами деньгами.

В городе Б они также пили шампанское, но уже без пафосных тостов. Еще не накопившуюся усталость Женя по старой привычке снимала хмельными возлияниями в одном из местных баров. Презабавно: в Москве она недалеко ушла от статуса «никто» и почти всегда оставалась неузнанной, а здесь ее почитали за заезжую знаменитость. Главный плюс известности – все мечтают с тобою выпить. Наливают, соответственно, бесплатно.

В тот вечер сердобольные жители города Б, которым посчастливилось пьянствовать в Жениной компании, с рук на руки передали полуобморочную звезду Иртеневу. Утром был скандал. Женя так и не поняла из-за чего, поскольку, как водится, ничего не запомнила...

В городе Б Инна поссорилась с Иртеневым. Даша и Женя с ужасом смотрели на разворачивающуюся на их глазах сценку из латиноамериканского сериала: Артем громко матерился, а обычно бесстрастная Инна в какой-то момент не выдержала и накинулась на него с кулаками. Кажется, на людях они скандалили впервые. В тот вечер Даша и Женя уединились в мрачной кофейне и за переслащенным слабеньким чаем обсудили всю катастрофичность сложившейся ситуации.

– Если он ее бросит, мы пропали, – с ужасом твердила Даша. – «Паприку» закроют, и что мне тогда делать?!

– Замуж выйдешь, – посоветовала Женя. Хотя у нее самой настроение было не лучше.

Вообще, Женя с каждым днем становилась все мрачнее. Она выглядела как человек, страдающий хронической зубной болью.

Каждый вечер ей названивал Мишка Мамонтов. По нему часы проверять можно было. Первое время она даже радовалась отголоскам привычной Москвы, сквозь радиопомехи пробивающимся в телефонную трубку. Но надолго ее не хватило, потому что Мамонтов всегда твердил, как заезженная пластинка, одно и то же. Говорил, что влюблен. Говорил, что скучает. Говорил даже, что жениться хочет, – это Женю больше всего, пожалуй, забавляло. И вот в один прекрасный день, услышав в сумке предсказуемое пиликанье мобильного телефона, она решила: ну все, с меня хватит. И, решительно надавив большим пальцем на кнопку «Off», отправила телефон в ближайшую мусорную корзину. Поступок показался ей самой чрезвычайно эффектным. Безвременную кончину телефонного аппарата она отмечала в гордом одиночестве в ближайшем баре. А следующий Женин день, первый день в году, в котором не будет Мамонтова, начался с жуткой похмельной головной боли.

До конца гастролей оставалось больше двух недель, и все шло своим чередом.

Первое время они еще помнили каждый город. И каждый периферийный концерт был для них событием, и на каждой пропыленной сцене их сердца колотились, как у запыхавшихся марафонцев на долгожданной финишной прямой. Но постепенно мозаичная яркость прожитых дней уступала место обыденности. И вот им уже казалось, что сегодняшний вечер, как по кальке, срисован со вчерашнего. И не радовали больше аплодисменты (если таковые вообще сопутствовали их выступлению), и они больше не вглядывались с трепетом в зрительские лица, и даже адреналина больше не было, когда очередной накачавшийся джином с тоником конферансье нараспев произносил их имена. То был не пафос зажравшихся славой мегазвезд, то была обыкновенная усталость, от которой в гастрольном туре, да еще и черт знает как организованном, никуда не деться.

Иртенев же вовсе не старался облегчить им жизнь. Он считал так: раз их концертный график довольно плотный, раз в провинциальных, не избалованных зрелищами городишках их принимают на ура, то они должны быть ему по гроб жизни благодарны. И неважно, что в автобусе нет кондиционера, что в дешевеньких гостиничных номерах иногда отсутствует душ, а на продавленной пружинной кровати невозможно уснуть. Он полагал, что молодость певиц простит эти крошечные продюсерские погрешности.

За полтора месяца они дали почти восемьдесят концертов в тридцати двух городах. К концу турне у всех троих конкретно сдали нервы. Хуже всех было Жене – от привычного алкогольного расслабляющего дурмана пришлось отказаться, Иртенев строго следил, чтобы на постконцертных вечеринках в ее руки не попало ни одного бокала, даже с безобидным шампанским. Знал, к чему это может привести.

Две недели – и природные яркие краски были безжалостно стерты с их усталых лиц. Теперь они напоминали не поп-трио, а узниц концентрационного лагеря, которых по какой-то непонятной иронии нарядили в яркие шмотки и вытолкнули на сцену. Приходилось компенсировать недосып обильным гримом, от которого шелушилась и портилась кожа.

К концу месяца Женя не выдержала.

Дело было в слякотном, непромытом городке N. Они уже дали два концерта – один в центральном ДК и еще один – на дне рождения главы местной администрации. И вот в кои-то веки Иртенев позволил им расслабиться и устроил для «Паприки» выходной – единственный за целый месяц.

Они вовсе не собирались проводить драгоценный свободный вечер вместе. Даша, естественно, не изменила самой себе и отправилась на свидание с местным ресторатором, молчаливым дядькой кавказского типа, самой выдающейся чертой которого был пиджак от «Этро» (откуда он узнал о провокационной дизайнерской марке, оставалось только гадать). Инна и Женя тоже были верны себе: одна записалась в салон красоты на расслабляющий массаж, а другая бодро соврала всем, что отправляется на телеграф звонить родителям, а на самом деле удалилась на поиски подходящего бара.