как относящиеся к его легальному имуществу, и только позже это понятие было расширено до включения в него награбленного добра. Но это маловероятно. Когда Барриентос писал свой отчет, он уже знал, что Сармьенто имел в виду и как читатель его отчета поймет его слова. Но в этом случае епископ не сделал никакого негативного замечания. Поэтому, скорее всего, он хорошо знал об обещаниях, данных инфантом лидеру мятежников, о соглашении, достигнутом по поводу «имущества», и он, епископ, волей-неволей согласился на это, даже несмотря на то, что вряд ли посоветовал принцу поступить таким образом. Поэтому мы снова склонны думать, что и этот пассаж, как и тот, что мы уже проанализировали, тоже был написан более поздним редактором, возможно, тем же, что написал о людях, брошенных в «подвалы». И действительно, также и здесь мы имеем не просто запись соответствующих событий, которые, по мнению автора, не должны быть забыты, но еще и пронзительное взывание к справедливости. Автор был настолько оскорблен поведением инфанта и так опечален его уверткой от законности, что ни один понимающий читатель не может не заметить, что сам он был задет. Иными словами, это был марран.

Но то, что выражено здесь, было не только личным потрясением автора из-за вызывающе аморального поведения, но и общим политическим убеждением группы по поводу решающих моментов её жизни и первоочередных условий ее безопасности. Тот факт, что Сармьенто мог выйти из этой аферы не только безнаказанным, но еще и получившим приз в виде огромного богатства, был для конверсо немыслимым и не предвещал в будущем ничего хорошего. Если имущество, захваченное силой у марранов, могло быть средь бела дня увезено грабителем прямо на глазах у правителей, то жизнь марранов в Испании многого не стоила. Беззастенчивое пренебрежение правителями их обязанностями показало, что отношение к марранам в Испании было таким, как будто они не находились под защитой закона. Автор далее отмечает это следующими словами:

«Еще меньше можно поверить в то, что сказанный принц или члены его совета помнили, допуская это, главу, которая начинается словом «проступок» в восемьдесят третьем разделе Decretum, начинающуюся так: «Проступок, которому не сопротивляются, становится разрешенным, незащищенная истина оскорблена; не исправить зло, когда можно сделать это, есть не что иное, как поощрение этого зла: тот, кто не порицает явного преступления, мыслит как тайный сообщник».[2054]

Стойкий и открытый защитник конверсо, этот автор также имел юридическое образование. Такая прямая и резкая критика, многократно ссылающаяся на законы, могла прийти от маррана-юриста или маррана-писателя, который заимствовал аргументы у марранских юристов. По существу, мысли, выраженные в процитированном фрагменте, а также в пассаже об «имперском законе», могли прийти от такого человека, как Докладчик[2055]. В них мы слышим не только вопли и жалобы среднего маррана — человека с улицы — на содеянное ему зло, но и резкие протесты, которые ведущие конверсо, несомненно, предъявляли принцу и королю Хуану II, когда требовали справедливости для своего народа.

IV. «Четвертая всеобщая хроника»[2056]

I

Как и все другие «общие» истории Испании, Cuarta Crónica General («Четвертая всеобщая хроника») не описывает какое-то определенное правление или период, а представляет историю Испании с древности и до времен ее автора. Так, после нескольких вступительных глав Cuarta начинается с готского периода и доходит до конца царствования Хуана II (1454). Она состоит из многих рукописей XV в., и принято считать, что она была завершена вскоре после смерти Хуана II.

Ничего определенного по поводу авторства этой работы не было установлено, кроме того, что ее первая часть (до 1234 г.) является расширенным переводом на кастильской язык латинской хроники Родриго Хименеса де Рады, архиепископа Толедо (ум. 1247 г.). Ее продолжение с 1243 г. в одной рукописи приписывается Гонсало де Инохосу, епископу Бургоса и автору другой хроники Кастилии (до времен Альфонсо XI), а в другом — Педро Лопесу де Айяле, канцлеру Кастилии, который также был историком с высокой репутацией. Так как Инохоса умер в 1327 г., а Айяла — в 1407 г., очевидно, в обоих случаях приписывание им авторства хотя бы частично ошибочно, ибо речь идет о полном периоде между 1243 и 1454 гг., поэтому, в соответствии с общепринятым научным мнением, считается, что авторство «Четвертой всеобщей хроники» анонимно. Это еще более справедливо по отношению к главе о времени Хуана II, так как никакое из предполагаемых авторств не может относиться к этому периоду. Тем не менее один авторитетный ученый имел на этот счет другое мнение. Фидель Фита, который считал, что и Ихиноса, и Айяла участвовали в написании «Четвертой всеобщей хроники» (первый — до приблизительно 1325 г., а Айяла — с того времени и до 1406 г.), предположил, что глава о периоде Хуана II была написана Алонсо де Картахеной[2057], возможно, потому, что, как и два предыдущих автора, Картахена был и епископом, и историком. В своем предположении Фита упоминает работу Картахены Arbol genealógico de los reyes de Castillo у de León, но можно привести и другие аргументы в поддержку его догадки, которую ни в коем случае нельзя считать беспочвенной[2058].

Из многочисленных сохранившихся рукописей этой хроники только два включают в себя главы о правлении Хуана II, и их версии различны по объему, подходу и содержанию. Тот, который богаче, находится в Национальной Библиотеке в Мадриде под номером ms. 9559 и был опубликован Маркесом де ла Фуэнсантой дель Вайе в Colección de Documentos Inéditos[2059]. Только эта рукопись покрывает весь период Хуана II и включает в себя отчет о толедских событиях[2060]. Поэтому наше внимание будет сосредоточено только на этой версии.

Надо отметить, что автор главы о Хуане II был хорошо знаком с содержанием «Хроники Хуана II», но, по крайней мере, в том, что он рассказывает нам о толедском бунте, он не полагается на эту хронику, и не видно, чтобы он в этом нуждался. Он выглядит человеком, обладающим полученным из первых рук знанием о том, что произошло в Толедо, и он также занимает независимую позицию — безусловно, более решительную и определенную — в вопросе о замешанных в этих событиях личностях, их мотивах и причинах случившегося.

Весьма критично относясь к Альваро де Луне, автор начинает свой рассказ о мятеже с враждебной критики роли коннетабля в этой истории с чисто моральной точки зрения. Он представляет это так, как будто все произошло «из-за неуемной алчности этого Maestre» (магистра ордена Сантьяго), из-за его желания