хотя и редко полностью свободные, сбросили своих феодальных хозяев, прекратили или сократили феодальные повинности и сильно ограничили церковные права. Фламандские города запретили основание новых монастырей и завещание земель церквям, ограничили право духовенства на разбирательство в епископальных судах и оспаривали контроль духовенства над начальными школами.99 Меркантильная буржуазия теперь доминировала в муниципальной и экономической жизни. Почти во всех коммунах купеческие гильдии были признаны органами самоуправления; в некоторых случаях коммуны и купеческие гильдии были идентичными организациями; обычно они различались, но коммуны редко шли наперекор интересам гильдий. Лорд-мэр Лондона выбирался городскими гильдиями. Теперь, впервые за тысячу лет, владение деньгами вновь стало более сильной властью, чем владение землей; дворянству и духовенству бросила вызов поднимающаяся плутократия. В еще большей степени, чем в античности, меркантильная буржуазия обратила свое богатство, энергию и способности в политическое преимущество. В большинстве городов она устранила бедняков от участия в собраниях и должностях. Она угнетала рабочих и крестьян, монополизировала прибыль от торговли, облагала общину высокими налогами и тратила большую часть доходов на внутренние распри или внешние войны, чтобы захватить рынки и уничтожить конкурентов. Он пытался подавить ассоциации ремесленников и отказывал им в праве на забастовку под страхом изгнания или смерти. Регулирование цен и заработной платы было направлено на собственное благо, что серьезно вредило рабочему классу.100 Как и во Французской революции, поражение феодалов стало победой в основном предпринимательского класса.

Тем не менее коммуны стали великолепным подтверждением человеческой свободы. По звонку колокола с городской кампанилы горожане стекались на собрания и выбирали своих муниципальных чиновников. Города сформировали собственное коммунальное ополчение, активно защищались, разгромили обученные войска германского императора при Леньяно (1176) и сражались друг с другом до полного изнеможения. Хотя административные советы вскоре сузили свой состав до меркантильной аристократии, муниципальные собрания стали первым представительным правительством со времен Тиберия; они, а не Magna Carta, стали главными родителями современной демократии.101 Атавистические пережитки феодального или племенного права - сговоры, дуэли, судебные процессы - были заменены законным и упорядоченным допросом свидетелей; вергильд или цена крови уступили место штрафам, тюремному заключению или телесным наказаниям; задержки закона были сокращены, юридические контракты заменили феодальный статус и лояльность, а целый свод хозяйственного права создал новый порядок в европейской жизни.

Молодая демократия сразу же перешла к полусоциалистической экономике, управляемой государством. Коммуна чеканила собственную валюту, заказывала и контролировала общественные работы, строила дороги, мосты и каналы, мостила некоторые городские улицы, организовывала снабжение продовольствием, запрещала лесные работы, анкроссинг или регресс, приводила продавца и покупателя в прямой контакт на рынках и ярмарках, проверяла меры и весы, инспектировала товары, наказывала фальсификацию, контролировала экспорт и импорт, хранила зерно на случай неурожайных лет, предоставляла зерно по справедливым ценам в чрезвычайных ситуациях и регулировала цены на основные продукты питания и пиво. Если обнаруживалось, что слишком низкая цена препятствует производству желаемого товара, он позволял некоторым оптовым ценам добиваться своего уровня за счет конкуренции, но учреждал суды или "ассизы" хлеба и эля, чтобы поддерживать розничные цены на эти товары первой необходимости в постоянной зависимости от стоимости пшеницы или ячменя.102 Периодически он публиковал список справедливых цен. Предполагалось, что для каждого товара должна существовать "справедливая цена", объединяющая затраты на материалы и труд; теория игнорировала спрос и предложение, а также колебания стоимости валюты. Некоторые коммуны, как Базель или Генуя, взяли на себя монополию на торговлю солью; другие, как Нюрнберг, варили собственное пиво или хранили кукурузу в муниципальных амбарах.103 Потоку товаров препятствовали муниципальные защитные тарифы;104 а в некоторых случаях - требованием к приезжим купцам выставлять свои товары на продажу в городе, прежде чем проехать через него.105 Как и в нашем веке, эти правила часто обходили благодаря хитрости несговорчивых горожан; "черные рынки" были многочисленны.106 Многие из этих ограничительных постановлений приносили больше вреда, чем пользы, и вскоре перестали соблюдаться.

Но в целом работа средневековых коммун была заслугой мастерства и смелости управлявших ими предпринимателей. Под их руководством Европа пережила в XII и XIII веках такое процветание , какого она не знала со времен падения Рима. Несмотря на эпидемии, голод и войны, население Европы при общинном строе росло так, как не росло за тысячу лет до этого. Население Европы начало сокращаться во втором веке и, вероятно, достигло своего апогея в девятом столетии. С одиннадцатого века и до Черной смерти (1349 г.) оно вновь возросло с воскрешением торговли и промышленности. В регионе между Мозелем и Рейном оно, вероятно, умножилось в десять раз; во Франции, возможно, достигло 20 000 000 человек - едва ли меньше, чем в восемнадцатом веке.107 Экономическая революция повлекла за собой миграцию из страны в город, почти столь же определенную, как и в последние времена. Константинополь с 800 000 жителей, Кордова и Палермо с полумиллионом каждый, уже давно были густонаселенными; но до 1100 года лишь несколько городов к северу от Альп насчитывали более 3000 душ.108 К 1200 году Париж насчитывал около 100 000 человек; Дуэ, Лилль, Ипр, Гент, Брюгге - примерно по 50 000; Лондон - 20 000. К 1300 году в Париже проживало 150 000 человек, в Венеции, Милане, Флоренции - 100 000,109 Сиена и Модена - 30 000,110 Любек, Нюрнберг и Кельн - 20 000, Франкфорт, Базель, Гамбург, Норвич, Йорк - 10 000. Разумеется, все эти цифры - неточные и рискованные оценки.

Рост населения был одновременно и результатом, и причиной экономического развития: он был обусловлен улучшением защиты жизни и имущества, более эффективной эксплуатацией природных ресурсов с помощью промышленности и более широким распространением продуктов питания и товаров благодаря росту благосостояния и торговли; и наоборот, он предлагал расширяющийся рынок для торговли и промышленности, для литературы, драматургии, музыки и искусства. Соревновательная гордость коммун превращала их богатство в соборы, ратуши, колокольни, фонтаны, школы и университеты. Цивилизация пересекала моря и горы, следуя за торговлей; из ислама и Византии она проникала в Италию и Испанию, переваливала через Альпы в Германию, Францию, Фландрию и Британию. Темные века стали воспоминанием, и Европа вновь ожила с пылкой молодостью.

Не стоит идеализировать средневековый город. Он был живописен (на современный взгляд) с увенчанным замком холмом и возвышающейся стеной, с соломенными или черепичными домиками, коттеджами и лавками, теснящимися вокруг собора, замка или общественной площади. Но по большей части его улицы представляли собой узкие и извилистые переулки (идеальные для обороны и тени), где люди и звери передвигались под стук копыт, слова и деревянные башмаки и с неторопливостью эпохи, у которой не было машин, чтобы