стала смелая и начала плакать. Смелые вообще никогда не плачут. Я вот не плачу. Смелый, а вот как быть дальше? В доме нас заперли большом, каменном. Вон из каких больших камней сложен. И крыша из толстых досок, и дверь такая, что медведь не сломает. Печка большая. В такой печи корову зажарить можно, — подумал мальчишка. — Холодно. Как дед Зосима говорил? Чтобы было тепло, чтобы не простудиться, в тепле нужно держать голову, руки и ноги». Дед Зосима лесником был, тайгу знал хорошо, с закрытыми глазами мог дорогу домой найти. И еду тоже. Сеня вспомнил, как они с отцом ездили на кордон к деду. Дед был хороший, добрый. Учил многому, угощал ягодами и грибами, всякими отварами поил дома. И много про тайгу рассказывал. Говорил, что тайгу любить надо, и она тебя не обидит, спасет, если беда приключится. Она и накормит, и напоит, и убережет. Еще дед Зосима говорил смешные вещи, которые сейчас мальчишке смешными уже не казались. Старый лесник говорил, что человек все равно что хищник. Таким его природа и принимает. Раз хищник, то ты главный. Самый сильный хищник, самый главный, и все его боятся и уважают. А тайга, она большая, но и она как один большой зверь. Она либо слушается человека, либо нет. И тогда она сожрет, убьет. А если покажешь силу свою, покажешь, что ты сильнее и умнее тайги, она тебя будет слушаться и помогать, и хищникам запретит тебя трогать, и еду добыть поможет, и к воде приведет, и дорогу покажет, и из глухомани выведет. Дед Зосима всю жизнь в тайге, уж он-то знал.

— Сень, я есть хочу, — послышался голос сестренки. — Мне холодно.

— Сейчас я тебя покормлю. Сейчас согреемся, — уверенно сказал мальчик.

Нехорошие дяденьки, которые увезли их из квартиры и привезли сюда, велели не выходить, потому что в тайге хищники и мороз. Сказали, что сами за ними придут. И еду оставили, и воду. Печка старая, ее топить сильно нельзя, иначе лопнет, и где щель образуется, там дымить станет, и можно угореть. Но в этой странной печи топка большая — если в ней огонь развести, то греться можно как у костра. Огонь будет не печку нагревать, а сразу воздух в доме. А дом крепкий, тепло не уйдет.

Краюха хлеба, четыре банки тушенки и ведро воды. Это хорошо! Сеня потоптался у старинного сбитого из досок стола. Ножик есть. Большой, не очень острый. Сломанная ложка есть, три мятых жестяных кружки и закопченный чайник. Ну-ка мы сейчас, обрадовался Сеня. Как дед учил банки открывать ножом! Хлеб резать ржавым ножом Сеня не стал. Решил, что лучше его так ломать и есть. А вот ложку он починил, прикрутил палочку взамен отломленной ручки. Теперь есть чем горячее хлебать и мясо кусочками доставать из банки. Такая еда согревает не хуже огня. Открытая банка тушенки, которую он поставил ближе к огню в печку, уже булькала, источая удивительный армат. Катя даже застонала от желания поскорее съесть мясо.

Ели, забравшись с ногами на лежанку. Одну ложку Катя, одну Сеня, так и черпали из горячей банки вместе с горячим жиром. А потом пили кипяток. Катя согрелась и сразу стала засыпать. Да и в доме стало заметно теплее. Уложив сестру на деревянную лежанку, Сеня укрыл ее своим пальто и стал ходить по дому, заглядывая в единственное окно, закрытое двумя кусками стекла внахлест. Потом решился приоткрыть дверь и высунуть нос на улицу. К его большому удивлению, никого снаружи не было. Получается, что эти дядьки и взаправду сказали, что нужно сидеть и не выходить, а то звери съедят? А сами уехали, пообещав вернуться завтра.

Старясь двигаться активнее, чтобы не замерзнуть, Сеня побегал вокруг дома, осмотрелся, потом увидел старую лестницу, сделанную из бревна и набитых к нему перекладин. Лестница была старая, трухлявая, но Семен рискнул подняться по ней на крышу. Отсюда он увидел больше, чем снизу. Деревья от дома к реке расступались, и был виден другой берег, заснеженный и крутой. В другой стороне высились сопки, одна выше другой. А правее — высоченные деревья. Там непроходимая тайга. А вдоль реки наметено снега, там камни большие и не очень. Идти трудно. Его с Катей привели со стороны реки, Сеня это запомнил. На машине привезли, а затем шли пешком. Потом, когда дети устали, старший достал из-под большой ели волокушу, детей посадили на нее, как на санки, и пошли быстрее.

Сеня вернулся в дом и сел на лежанку рядом с сестрой. Катя повернулась на бок, потянулась и захлопала глазами, глядя на брата. Мальчик сделал лицо как можно серьезнее, как это делал дед Зосима.

— Катя, мы сейчас с тобой соберемся и пойдем домой. Сами, пока эти дядьки не вернулись. Поняла меня? Дядьки плохие, они хотят нашему папе плохо сделать и для нашей Родины тоже. Мы должны убежать в город и сообщить о дядьках в милицию.

— А как же мы пойдем по тайге? Мы же дороги не знаем, заблудимся, замерзнем!

— Ты не бойся, я же с тобой. Со мной не пропадешь. — Сеня взял сестру за руку и слегка ее сжал. — Забыла, как нас дед Зосима учил? А я помню все, что он говорил. Тайга наша, она против врагов и за нас. Она нам поможет.

Самое ценное — это спички. Оба коробка, которые Сеня нашел в доме, он спрятал под одежду, рассовав по разным карманам. Хлеб, три банки тушенки и две кружки он сложил в старый кусок холста, связал его за углы и перекинул через плечо. Катя с уважением смотрела на брата, как деловито, совсем по-взрослому он действует. Поправив на сестре пальтишко и платок, Сенька решительно сказал:

— Ну, все, Катя, теперь не отступать и не хныкать. Идем с тобой домой, к папе.

«А за машину мне влетит», — подумал Сосновский, стоя перед открытым капотом «эмки». Двигатель парил и потрескивал. Михаил очень спешил, и думать о машине было некогда. Либо успеет, либо нет. И вот перегретый движок заклинило, он стоит посреди леса в пятнадцати километрах от дороги, по которой, может, раз в неделю и проезжает машина или деревенская подвода.

Четыре часа назад Сосновский подъезжал к железнодорожному переезду. Перед ним шла «полуторка», крытая брезентом. Она проскочила перед ним слева, когда Михаил выезжал с деревенской грунтовки на шоссе. Он даже не особенно обратил внимания на эту машину, думая о своем. Машина скрылась за поворотом дороги. Здесь дорога вообще