человеческую, отнявшая у ней свободу похоти, в которой состоит счастие!“ Что же, неужели погибает перед напором древнего язычества „победа, победившая мир, вера наша“? Нет, она остается целой в святой Церкви, о коей Создавший её сказал: „Врата адовы не одолеют её“. Она хранит в себе ключи истины, и в наши дни, как и во все времена, всяк, кто от истины, слушает гласа её. В ней под покровами образов и символов содержатся силы, долженствующие собрать отовсюду рассеянное и обновить лицо земли. Когда это будет, ведает Един, времена и лета положивый в Своей власти».

При этом народная вера не зависит от внешних факторов, и заблуждается тот, кто хочет отнять эту веру у народа во имя мнимой исторической истины, и даже грубая вера благотворнее просвещённого неверия.

«В массе религиозное представление, религиозное чувство выражается во множестве обрядностей и преданий, которые с высшей точки зрения могут казаться суеверием и идолослужением. Строгий ревнитель веры возмущается, негодует и стремится разбить насильственной рукой эту оболочку народной веры, подобно тому, как Моисей разбил тельца, слитого Аароном по просьбе народа, в то время когда пророк пребывал в высоком созерцании на высотах Синайских. Отсюда — доходящая до фанатизма пуританская ревность вероучителей.

Но в этой оболочке, нередко грубой, народного верования таится самоё зерно веры, способное к развитию и одухотворению, таится та же вечная истина. В обрядах, в преданиях, в символах и обычаях масса народная видит реальное и действенное воплощение того, что в отвлечённой идее было бы для неё нереально и бездейственно. Что если, разбив оболочку, истребим и самоё зерно истины? Что если, исторгая плевелы, исторгнем вместе с ними и пшеницу? Что если, стремясь разом очистить народное верование под предлогом суеверия, истребим и самоё верование? Если формы, в которых простые люди выражают свою веру в живого Бога, иногда смущают нас, подумаем, не к нам ли относится заповедь Божественного Учителя: „Блюдите, да не презрите единого от малых сих верующих в Мя“».

В главе «Власть и начальство» красной нитью проходит мысль о том, что власть является особым служением, на которое обречён человек. «Несть власть, аще не от Бога» — заповедал нам святой апостол. «Слово это обращено подвластным, но оно относится столь же внушительно и к самой власти, и о когда бы сознавала всякая власть всё его значение! Великое и страшное дело — власть, потому что это дело священное. Слово священный в первоначальном своем смысле значит: отделённый, на службу Богу обречённый. Итак, власть не для себя существует, но ради Бога, и есть служение, на которое обречён человек. Отсюда и безграничная, страшная сила власти, страшная тягота её…

Дело власти есть дело непрерывного служения, а потому, в сущности, дело самопожертвования. Казалось бы, естественно людям бежать и уклоняться от жертв. Напротив того, все ищут власти, все стремятся к ней, из-за власти борются, злодействуют, уничтожают друг друга, а достигнув власти, радуются и торжествуют. Власть стремится величаться и, величаясь, впадает в странное мечтательное состояние, как будто она сама для себя существует, а не для служения, а между тем непререкаемый, единый истинный идеал власти — в слове Христа Спасителя: „Кто хочет быть между вами первым, да будет всем слуга…“

Власть как носительница правды нуждается более всего в людях правды, в людях твёрдой мысли. Только такие люди могут быть твёрдою опорою власти и верными её руководителями. Счастлива власть, умеющая различать таких людей и ценить их по достоинству, и неуклонно держаться их. Горе той власти, которая такими людьми тяготится и предпочитает им людей склонного нрава, уклончивого мнения и языка льстивого…

Народ ищет наверху, у власти, защиты от неправды и насилий, и стремится там найти нравственный авторитет в лице лучших людей, представителей правды, разума и нравственности. Благо народу, когда есть у него такие люди в числе его правителей, судей, духовных пастырей и учителей возрастающего поколения. Горе народу, когда в верхних, властных слоях общества не находит он нравственного примера и руководства: тогда и народ поникает духом и развращается…

Я буду приказывать — мечтает иной искатель власти, — и слово мое будет творить чудеса; мечтает, воображая, что одно властное слово, подобно магическому жезлу, само собою действует. Но бедный человек! Прежде чем приказывать, научился ли ты повиноваться? Прежде чем изрекать слово власти, умеешь ли ты выслушивать и слово приказания, и слово возражения, прошел ли ты школу служебного долга?»

Завершает главу о власти рассуждение о нравственном критерии, «мериле праведном», которое «даёт силу судить каждого по достоинству и воздавать каждому должное, не ниже и не свыше его меры. Оно научает соблюдать достоинство человеческое в себе и в других и различать порок, которого терпеть нельзя, от слабости человеческой, требующей снисхождения и заботы. Оно даёт крепость веленью, исходящему от власти, и властному слову присваивает творческую силу. Кто утратил это мерило своим равнодушием и леностью, тот забыл, что творит дело Божие, и творит его с небрежением».

«Что основано на лжи, не может быть право. Учреждение, основанное на ложном начале, не может быть иное, как лживое. Вот истина, которая оправдывается горьким опытом веков и поколений» — таким категоричным утверждением К.П. Победоносцев начинает ключевую для «Московского сборника» главу «Великая ложь нашего времени», которая за двенадцать лет до выхода сборника, в 1884 году, была издана в виде статьи в еженедельнике «Гражданин».

«Одно из самых лживых политических начал есть начало народовластия, та, к сожалению, утвердившаяся со времени Французской революции идея, что всякая власть исходит от народа и имеет основание в воле народной. Отсюда истекает теория парламентаризма, которая до сих пор вводит в заблуждение массу так называемой интеллигенции, — и проникла, к несчастию, в русские безумные головы. Она продолжает ещё держаться в умах с упорством узкого фанатизма, хотя ложь её с каждым днём изобличается всё явственнее перед целым миром.

В чём состоит теория парламентаризма?.. Народ должен переносить своё право властительства на некоторое число выборных людей и облекать их правительственною автономией. Эти выборные люди, в свою очередь, не могут править непосредственно, но принуждены выбирать ещё меньшее число доверенных лиц — министров, коим предоставляется изготовление и применение законов, раскладка и собирание податей, назначение подчинённых должностных лиц, распоряжение военною силой…

В самых классических странах парламентаризма выборы никоим образом не выражают волю избирателей. Представители народные не стесняются нисколько взглядами и мнениями избирателей, но руководятся собственным произвольным усмотрением или расчётом… Министры в действительности самовластны… Они вступают во власть и оставляют власть не в силу воли народной, но