— Нет, отчего же, — возразила Прасковья. — Я очень уважаю религию. Я, действительно, не получила соответствующего образования, но уважаю очень. Может быть, Богдан мне поможет, — она озарила застолье политической улыбкой. Богдан смотрел на неё грустно и понимающе.

— Если Вы, Прасковья Павловна и Вы, Богдан Борисович, найдёте время, готов быть Вашим гидом по муромским монастырям. Они у нас удивительные. Между прочим, из нашего монастыря, как с Дона, выдачи нет. Муромские леса издавна прятали не только разбойников. Но и тех, кого преследовали за их богоугодные, благочестивые дела. А таких в нашем мире во все времена было немало.

— Блажени изгнани правды ради: яко тех есть Царствие Небесное, — после паузы со значением произнёс отец Варфаломей. Мужчины снова обменялись острыми, понимающими и совсем не церковными взглядами.

Когда расстались и прошли метров двести, Богдан то ли с иронией, то ли с лёгким недовольством проговорил:

— Шпионом мне стать не привелось, а вот приятеля в спецслужбах волею судеб обрёл.

— Ты так думаешь? — с сомнением спросила Прасковья.

— Да за версту видно, — уверенно проговорил Богдан. — Впрочем, зачем я ему? А с тобой он, думаю, мог пообщаться и без этой художественной самодеятельности. Или он хочет поиграть со мной в доброго следователя и спасти меня в обители? Может быть, кстати…

— Вообще-то ты его пригласил… — заметила Прасковья.

— Верно, я. Я как-то ошалел от свободы и возможности вот так взять и познакомиться с кем угодно. Вам, свободным людям, этого не понять. Так я и познакомился с начинающим клириком и опытным спецслужбистом в одном флаконе.

— Я прямо в понедельник выясню, кто он и что. И не беспокойся, пожалуйста, прежде времени.

— Да я и не беспокоюсь, Парасенька. Ни прежде, ни позже времени. — Богдан недовольно замолчал.

— Вот и не беспокойся. А иметь обитель, где можно спрятаться — всегда полезно. Почём нам знать, чем дело обернётся.

18

Воскресным утром она, проснувшись, увидела его, как обычно, сидящим за ноутбуком. Подумалось: «Это ведь вторая и последняя ночь, сегодня после обеда уедем в Москву, и когда увидимся — Бог весть».

— Иди ко мне, — позвала она Богдана. — Ей хотелось ещё полежать с ним в постели.

— Погоди, я занят, — проговорил он рассеянно, подняв отстраняюще руку. Прасковья удивилась, молча поднялась и пошла в ванную. Он даже не взглянул на неё.

— Парасенька, ты можешь пойти одна на завтрак? — проговорил он всё так же рассеянно. Мне тут кое-что интересное пришло в голову, не хочется прерываться. Сходи, а? — Он что-то торопливо писал в блокноте.

Ей стало обидно. Но ведь не маленькая же она, чтоб ревновать его к работе. Надо — значит надо. Она, стараясь не шуметь, оделась и выскользнула из комнаты.

В полуподвале сидела семья: весьма пожилой отец, мать помоложе, но тоже далеко не первой молодости и совсем маленькая, лет пяти, девчонка. «Ну вот, родили же эти на старости лет, а Богдан почему-то боится», — подумала Прасковья.

Когда-то лет двадцать-тридцать назад было даже модно заводить детей в возрасте внуков, это было признаком витальности, моложавости, было призвано продемонстрировать городу и миру, что ты ещё ого-го. Но потом эта мода схлынула, заменившись другой: социально и экономически продвинутые стали рожать много детей. Ну, не то, чтоб уж очень много, но четверых, а то и пятерых. Тремя-то нынче никого не удивишь: это считается нормой. А больше трёх — это что-то вроде дорогой и престижной покупки: можем себе позволить.

Прасковьино ведомство немало сил приложило к созданию этой моды, к формированию в общественном сознании связи: успешный — многодетный.

Чтобы побудить людей к любому поведению, надо сделать это модным и престижным. Модным может стать всё: быть умным и быть дураком, быть карьеристом и быть шалопаем, хорошо учиться и плохо учиться, жить скромно и жить роскошно, в моде может быть разгул, а может — целомудрие. Когда-то было модно курить. А потом это стало признаком отсталости и, главное, низкого социального статуса и неудачничества. Точно так модно может быть иметь детей и не иметь. Экономические стимулы тут не работают. Вернее, они работают, но только на самые низкие и бедные слои населения. Это подтвердил опыт начала этого века: пытались поднять рождаемость экономическими мерами, выплатой денег, а результата не получилось. Потому что был пропущен один важный этап: ЭТО должно стать прежде модным, престижным, а раз модным — значит, и желанным. И вот когда стало модным — тогда надо подсыпать денежек.

Слава Богу, прасковьино ведомство научилось разгонять моду. Не велика наука, если вдуматься, но важно было ею овладеть. И овладели. Теперь могут сделать модным всё, что потребуется. Выпущена двухтомная, по шестьсот страниц каждый том, довольно толковая пошаговая инструкция для служебного пользования, как и что надо делать. Уйдёт Прасковья, изменится ситуация, а потребуется на новом витке исторической спирали разогнать новую моду — пожалуйста: открывай методичку и действуй.

Да, что ни говори, а немало она потрудилась за эти годы, — по-ветерански подумала Прасковья и тут же устыдилась такой мысли. Впрочем, как знать, может, она и впрямь себя недооценивает. Главное, ей удаётся из каждого дела извлечь методичку, алгоритм, чтоб можно было неограниченно повторять успех. У Прасковьи всегда была неистребимая тяга к методичкам и пошаговым инструкциям: делай так и вот так, и вот так — и всё у тебя получится. Наверное, это потому, что она бездарна. Талантливые люди способны импровизировать, фонтанировать идеями, а ей потребно твёрдое правило. Притом такое, которым способен воспользоваться каждый и любой. Да-да, наверное, это потому, что она бездарна. А может, плюс к этому, потому что учительская дочь. Про маму всегда говорили, что она прекрасный методист. Вот и Прасковья получилась прекрасным методистом. Только область деятельности и масштаб у неё другие.

Прасковья не успела додумать эту мысль до конца: в полуподвале появился Богдан.

— Парасенька, если ты готова, пойдём в церковь, — он положил руку на её плечо.

Эти простые слова почему-то обидели Прасковью, а жест показался оскорбительно хозяйским. Быстро он освоился с ролью мужа и повелителя.

— Знаешь, Богдан, что-то мне не хочется, — проговорила она безразлично-миролюбиво. — Мне надо ещё кое-то прочитать, подготовиться к завтрашнему совещанию. Я ведь провинциальная отличница: по-прежнему готовлюсь к занятиям. Иди сам.

Он понял и слегка наморщил лоб.

— Если это пародия на моё утреннее поведение, то… то ты несправедлива. Но всё равно… прости меня. Мне правда было важно не упустить мысль; по-моему, в прежние времена ты это понимала и мне прощала.

— Что прощала? — деланно удивилась Прасковья.

— Ну, некоторое