как тебе удобнее. Уверен, сегодня ты ничего по дому не делаешь. А вот когда будет малыш, тебе придётся потрудиться, молочко ему давать придётся. А сейчас — ничего не надо. Приходит тётка убирать, я её унаследовал от предыдущих арендаторов, ты с ней познакомишься, ты как-никак хозяйка, но она и сама всё знает. А еда тут устроена замечательно: прямо во дворе итальянский ресторанчик, откуда можно заказывать что нужно. А можно спуститься поесть там, я обычно так делал. Хочешь сейчас спустимся?

— Нет, Богдан, не хочется, — она почувствовала усталость. — Я бы выпила молока, можно с мёдом — и спать. Молоко с мёдом перед сном на меня хорошо действует. Ляжем, почитаем, — она потянулась.

— Молоко есть! — обрадовался он. — А мёд ты ведь купила, да? Сейчас я подогрею молоко в микроволновке. Присядь на минутку.

Она села на удивительно удобный то ли стул то ли кресло с полукруглой спинкой. Богдан смущённо суетился с молоком. Ему, похоже, тоже было неловко начинать вторую серию их семейной жизни. Она меж тем вытащила баночки с разными видами мёда из сумки.

— Тебе какой? — она погладила его руку и подёргала за поседевшую шёрстку.

— Липовый, я больше никакого не знаю, — он умилённо поцеловал её руку.

— Хорошо. Тебе липа, а мне акация. — Она с видом священнодействия разложила мёд по кружкам и размешала. — С новосельем! — они чокнулись кружками. — Надеюсь, ты не выставишь меня до официальной регистрации брака, как делал когда-то — помнишь?

— Не выставлю… ты ведь моя венчаная жена. — По лицу его пробежала тень. — Но официальной регистрации я бы очень хотел. А сейчас допиваем — и спать. Ты и впрямь приустала.

На кровати было застелено абсолютно новое, идеально выглаженное, льняное бельё в едва заметную бело-голубую полоску.

— А ты что, тут не спишь? — удивилась Прасковья.

— Нет, — покачал он головой. — Это широченное ложе… я тут чувствовал бы себя слишком одиноким. Потом за эти годы я привык к узкой кушетке. Я сплю в кабинете на диване. А в спальне… это я приготовил на тот случай, если ты придёшь ко мне. Мечтал об этом и боялся. И ты пришла… — он прижал её к себе, поцеловал в шею, как любил делать когда-то.

На тумбочках по краям кровати стояли настольные лампы, напоминающие рабочие. Он заметил, что она смотрит на лампы.

— Если захочешь читать — тебе будет удобно, они отлично освещают страницы. По условиям найма тут запрещено сверлить стены без согласования с собственником, ну я и купил эти настольные лампы.

— А есть что читать? — спросила Прасковья.

— Ну, кое-какая русская классика есть. Есть кое-что по-французски, осталось от предыдущего арендатора-француза, всё больше вздор, но ты, кажется, по-французски и не читаешь. Или научилась? Иди сюда, выбирай. — Прасковья вытащила роман Лескова «Некуда». Она не помнила, читала она его или нет. Знала, что он числится антинигилистическим, но, кажется, не читала. Вот и прочтёт постепенно.

— А тут что, было изначально льняное бельё? — полюбопытствовала Прасковья.

— По правде сказать — нет, — почему-то не слишком охотно ответил Богдан. — Я сменил матрас на супер-ортопедический, ну уж вместе с ним и бельё. Тебе ведь нравилось льняное бельё… А ортопедический матрас полезен мне: у меня по-стариковски побаливает спина. Кстати, есть и льняные полотенца из какого-то варёного льна — хочешь? Я уж заодно купил.

Прасковья взяла льняное полотенце, оказавшееся, в самом деле, очень приятным, и удалилась в ванную. Поскольку халата не было, обмоталась выше груди тем же полотенцем. Удивительно: вторая серия её семейной жизни похожа на первую до деталей. Богдан ждал её в постели; телевизор был включён, начинались главные вечерние новости. Она сбросила полотенце, нырнула к нему под одеяло и прижалась, устроив голову на плече; он обнял её. Обнял скорее по-родственному, но всё равно тепло и успокоительно. Пожалуй, другого и не надо. И матрас, в самом деле, супер-ортопедический, изумительно расслабляющий.

— Это тоже ваша работа? — кивнул он в сторону телевизора.

— Отчасти. Общие подходы и главный контент даём им мы, ну а как воплощать — они сами решают. Им даже так удобнее; я давно заметила: все эти творческие люди ужасно не умны. И испытывают значительное облегчение, когда им сообщают требуемые мысли. Сами-то они о себе думают строго обратное, они считают, что у них есть собственный взгляд на политику, экономику и всё на свете, но реальность такова, как я сказала. Так что заказываем музыку мы, а уж исполняют они. Не всегда хорошо, но они стараются. Это — главный канал. А вообще-то мы работаем на всех каналах массовой коммуникации и на все аудитории.

— Контент генерите автоматически?

— Базовый — вручную. Ну а дальше работает искусственный интеллект. Но основу создаём мы — и только вручную.

20

Пошли-побежали дни, странно похожие на те давние, когда они вернулись из свадебного путешествия на Кипр. Как и в те давние дни, после работы Прасковья радостно бежала домой — иногда прямо физически бежала: дом её теперь, как и тогда, был в паре кварталов от работы. И как тогда, было ощущение непреодолимого движения навстречу друг другу. Каждый день они становились ближе и ближе, и было это радостно, страшно и удивительно. Вечерами сидели, обнявшись, на диване и говорили, говорили, говорили, словно стремясь наговориться за пятнадцать лет разлуки.

Ей хотелось всё о нём знать, но она боялась спрашивать. Вопросы о войне, о шарашке, а особенно почему-то о его здоровье вызывали болезненное напряжение его тела, которое она ощущала как своё. К тому же, задавая ему вопросы, она должна была рассказывать и о себе, а эти простые и житейские известия вызывали в нём то же мучительное напряжение. Так получилось, что они стали говорить о политике и недавней истории, что обоим было интересно и было не так болезненно, как рассказы об их раздельной жизни.

— Расскажи мне всё-всё подряд, как это было. Я хочу представить. Особенно так называемый военный переворот.

— Знаешь, я и сама толком не поняла, что происходило.

— Как не поняла? — удивился Богдан. — Ты занимала очень приличную должность. Ты была близка к высшей власти…

— И при этом ничего не понимала, — подхватила Прасковья. — Наверное, находясь внутри исторических событий, человек ничего не понимает. — Что «лицом к лицу лиц не увидать» — это совершенно так и есть. Наверное, Есенин писал на основании личного опыта.

Внутреннего механизма не знаю абсолютно. А что говорят и пишут — всё это мифология. Вроде мифологии Октябрьской революции 1917 года.

Знаешь, у тёти Зины сохранилась тетрадка —