— Кто поставил оперу? — спросила она, позабыв, чтоее просили не раскрывать рот.

— Баз Лерманн, режиссер из Сиднея, — прорычал Гай.

Имя этого режиссера-новатора было Тамзин знакомо, она виделаодин поставленный им фильм. Оригинальная трактовка оперы так растрогала ее, чтоона расплакалась, сочувствуя бедным влюбленным студентам. Главной героине былосуждено умереть от тяжелой болезни. Наконец занавес на сцене опустился, Гайвыключил телевизор и, обернувшись, спросил:

— Ты так любишь музыку? Часто слушаешь оперу?

— О да! — с дрожью в голосе воскликнулаона. — Особенно Пуччини.

— Как тебя зовут?

— Тамзин Лоуренс.

— А меня — Гай Вентура.

— Я вас узнала. Не беспокойтесь, я не выдам васрепортерам.

— Давно ты здесь работаешь?

— Я здесь отдыхаю и привожу себя в нормальную форму.

— Вы и так прекрасно выглядите, мисс Лоуренс, —сразу же перешел на вежливый тон пианист.

Она поймала его пытливый взгляд на своей груди, обтянутойкофточкой, и смутилась. Соски ее встали торчком, на щеках заалел румянец. Ихвзгляды встретились, и она потупилась, не выдержав пламени его черных глаз.Сейчас он казался ей еще более мужественным и притягательным, чем когда онаувидела его в первый раз. Теперь она отчетливо видела, какие у него благородныечерты лица — прямой нос, мощный подбородок, чистая кожа, иссиня-черные волосы,достигающие широких плеч.

Одет он был неброско, но со вкусом: в полосатую сорочку,бежевый жилет и выцветшие джинсы.

Тамзин почувствовала, что окончательно разомлела под еговзглядом. Соски грудей терлись о свитер, ноги непроизвольно раздвинулись, аскользкий клитор высунулся из срамных губ. У нее возникло ощущение, словно быГай уже овладел ею и она вот-вот кончит: таково было магическое воздействие егоголоса и обаятельной внешности. Тамзин заерзала на стуле, пытаясь избавиться отнавязчивого чувства, что она сидит на фаллосе музыканта. В голове промелькнуламысль, что, вернувшись в Лондон, ей нужно первым делом посетить психиатра.

Тамзин приказала себе успокоиться и мысленно обозвала Гаянегодяем, снобом и безмолвным хряком, не способным на глубокое чувство. Нехватало только ей влюбиться в такого мерзавца и стать сто любовницей. Ничегохорошего из этого все равно не получится, все знаменитости эгоисты и тираны.

Она встала, и он тоже.

— Я, пожалуй, пойду, — сказала Тамзин. —Впрочем, я буду вам признательна, если вы позвоните Лансу. Он мог бы заехать замной на «рейндж-ровере».

— Вам непременно нужно идти? — спросил он, глядяна нее тяжелым, пристальным взглядом, от которого у нее участился пульс. —Мы могли бы поужинать и досмотреть видеозапись.

Удача сама шла Тамзин в руки, лучшую возможность взятьинтервью у Гая Вентуры трудно было придумать. Но работа отошла на третий план вее сознании, вниманием ее овладела внешность музыканта, а чувствами — жар,исходящий от его фаллоса, взбугрившегося под джинсовой тканью. Ей так хотелосьпротянуть руку и сжать его мошонку, погладить головку, лизнуть ее, понюхатьмошонку.

Тамзин изобразила улыбку, хотя она и была неуместна, исказала:

— Благодарю вас, это было бы чудесно. Но мне нехотелось бы причинять вам неудобства.

Он передернул плечами и взмахнул руками.

— Если бы мне это было в тягость, я бы не стал васзадерживать. Мне нравится готовить. Кстати, мясо, пожалуй, уже можно доставатьиз духовки.

Тамзин набросила куртку на спинку стула, пригладила рукамиволосы и смущенно сказала:

— Надеюсь, вас не смутит мой вид.

— Но мы же не на званом ужине, а в интимнойобстановке, — заметил музыкант, улыбнувшись.

Дело было в том, что Гаю наскучило одиночество. Первыесутки, проведенные в пансионате, прошли вполне удачно: его никто не беспокоил,он мог вволю поиграть на рояле и даже совокупиться с пышнотелой услужливойМарией. Ему вспомнился ее сексуальный ротик, и у него началась эрекция.Работала Мария ртом профессионально.

Гай поспешно прошел на кухню и стал хлопотать, намереваясьхорошенько угостить очаровательную даму, явившуюся к нему из снегопада. В концеконцов, Мария еще не раз зайдет к нему, чтобы навести в коттедже чистоту иуделить внимание его пенису. Новая же гостья могла больше не появиться.

Тамзин заинтриговала его не только внешностью, но ичувственностью, способностью воспринимать прекрасное и оригинально мыслить.

— В женщине все должно быть прекрасно, —пробормотал глубокомысленно он. — А для мужчины член не самое главное.

— Я могу вам чем-то помочь? — спросила Тамзин,войдя в кухню. Последняя фраза ее несколько озадачила.

— Да, пожалуй, — сказал Гай, ловко нарезая овощидля салата. Из духовки распространились аппетитные ароматы, заглушающие запахимокрых шерстяных носков и влажной промежности. На газовой конфорке шипеласковородка, накрытая крышкой. Все это возбуждало Тамзин.

Она почувствовала сильное желание прижаться к Гаю лобком ипотереться о него грудями. Она испытывала чувства, сравнимые с теми, которыеобуревают влюбленную школьницу, еще не знающую, как ей быть со своей похотью.Тамзин густо покраснела, поймав себя на этом, и приказала себе не делатьглупостей. Она даже не помнила имен всех мужчин, с которыми переспала, анедавно попробовала и женских ласк. Так отчего же она смущается и дрожит, какдевственница?

Однако рассудок уже не мог управлять разгулявшимисяэмоциями. Тамзин пришла в лихорадочное состояние, ей повсюду мерещилисьсексуальные символы. Половинка толстого огурца, стоящая торчком на разделочнойдоске, два помидора, лежащие с ним рядом, бананы и персики в вазе, спелаягроздь винограда — все это наводило ее на гадкие мыслишки, будило в еевоображении сцены соития. Она почти явственно ощущала огромный, как банан, членГая в своих нежных, как персики, половых губах и представляла, как подобновиноградному соку польется по ее подбородку его сперма, когда она возьмет в ротего «огурец», сжав в кулаке «помидоры».

Ею овладело беспокойство. Пальцы ее дрожали от желаниядотронуться до него, груди разбухли, соски отвердели, влагалище свелосудорогой, клитор пылал. Но Тамзин не подала виду, что готова наброситься намузыканта, и спокойно спросила:

— Где вы научились готовить?

Ответ ей был в общем-то не важен, ей требовалось отвлечьсяот мыслей о его ширинке, в которую ее подмывало вцепиться, и волосатой груди ствердыми мужскими сосками, в которые ей хотелось впиться зубами, и мошонке,которую так приятно было бы покачать на ладони.